«А я-то сама разве совершенство? Отнюдь. Если учесть, как блуждают у меня мысли…»
Они пролетели над берегом дальше, в глубь острова. В фотоувеличительные очки все виделось ей серебристо-серым, с редкими вкраплениями высокой растительности; на камнях при свете звезд переливалась роса. (Как там, наверху? Передают, что враг отброшен, но…) Ей хотелось бы лететь обнаженной в этом ласкающем, головокружительно пахнущем воздухе. Однако служба требовала комбинезона, панциря, шлема, сапог. Может, то, что опустилось здесь, — разбитый авалонский корабль, а может… Хой!
— Глядите, — показала она. — Свежий след. — Они развернулись, перевалили через гряду холмов и увидели разбитый корпус.
— Точно, терране, — сказал Драун. Она видела, как трясутся от нетерпения его гребень и хвост. Он закружился в воздухе, глядя в увеличитель. — Вон они, двое. Хай-я-я-я!
— Стой! — завопила Табита, но он уже пикировал.
Она, проклиная несовершенство гравиранца, бросилась за ним. Следом неслись все остальные, прижимая бластеры к груди. Драун оставил пистолет в кобуре, вынув взамен полуметровый, тяжелый, кривой нож — фао.
— Стой! — кричала Табита сквозь свист рассекаемого воздуха. — Позволь им сдаться!
Люди, стоявшие рядом с холмиком свежей земли, услышали их и подняли головы. Драун испустил свой боевой клич. Один потянулся за оружием. Но ураган уже обрушился на него. Крылья хлопали так, что гудели концевые перья. В двух метрах от земли падающий Драун взмыл вверх. Его правая рука с ножом описала короткую дугу — левая направила клинок. Голова терранина слетела с плеч и жутко подскочила, упав на сузин. Тело стояло еще миг, извергая кровь, а потом осело, как марионетка, у которой ослабли нитки.
— Хай-я-я-я! — вскричал Драун. — Пусть несут тебя адские ветры впереди моих чотовиков! Скажи Иллариану, что они идут!
Второй терранин пятился, уже достав свое оружие. Он выстрелил — вспышка и треск в темноте.
«Сейчас убьют и его». У Табиты не было времени на раздумье. Она летела в хвосте отряда. Человек, глядя вверх обезумевшим взором, целил в Драуна, в его ширококрылую тень — тот еще не изготовился для второго броска. Табита сзади вцепилась в человека и прикрыла его собой. Они упали — ранец не мог удержать их обоих. Она стукнулась лбом о корень и проехала щекой по сузину.
Человек затих. Она отстегнула ранец и склонилась над ним, не обращая внимания на боль, головокружение и бешеную работу своих легких. Он был жив — просто потерял сознание, ударившись виском о камень. Курчавые черные волосы слиплись от крови, но он шевелился, и его глаза отражали звездный свет. Он был высокий и крепкий по авалонским меркам… люди с такими хромосомами селятся обычно вокруг более сильных солнц, чем Лаура.
Ифриане снизились. Ветер шуршал в их перьях. Табита поднялась с пистолетом в руке и, заслонив собой терранина, выдохнула:
— Назад. Его вы не убьете. Он мой.
Глава 10
Ферун из Туманного Леса прибыл в Грей, уладил свои дела и попрощался со всеми. Дэниелу Холму он сказал:
— Пусть будет твоей подругой удача, первый маршал.
У человека искривились губы:
— Но неужели тебе осталось всего… всего…
Ферун кивнул. Гребень его опал; те перья, что еще остались на нем, побелели; он еле говорил, но усмехался по-старому.
— Да. Боюсь, что медики не смогут произвести регенерацию в том случае, когда все клетки до последней облучены. Жаль, что Империя не обстреливает нас ртутными парами. Тебя бы, правда, это не устроило.
«Да, вы лучше нас переносите отравление тяжелыми металлами, — в который раз подумал Холм, — и хуже — жесткое облучение». Ферун продолжал скрипеть:
— Я и сейчас держусь только на лекарствах да на честном слове. Почти все, кто был со мной, я слышал, уже умерли. Но я, перед тем как успокоюсь, должен передать тебе свои полномочия и свои знания, верно?
— Мне! — не сдержался наконец человек. — Мне, своему убийце?
Ферун застыл.
— Слезь-ка с этого насеста, Дэниел Холм. Если б я верил, что ты взаправду упрекаешь себя, я не оставил бы тебя на этом посту — а то и в живых: подобные дураки бывают опасны. Ты действовал по моему плану, и он чертовски хорошо сработал, кх-нг?
Холм стал на колени и прислонился головой к хрупкой груди друга. Кость была острая, плоть истаяла, кожа горела лихорадочным жаром, и внутри колотилось сердце. Ферун оперся на руки, обнял человека крыльями и поцеловал.
— Я летал выше благодаря тебе, — сказал он. — Если война позволит, почти меня присутствием на моих похоронах. Попутного тебе ветра.
Он вышел. Адъютант усадил его в машину и повел ее на север, к лесам его чота и к Варр, которая ждала его.
— Разрешите представиться. Я Хуан де Хесус Кахаль и Паломарес с Нуэво Мехико, командующий флотом Его Имперского Величества. Ручаюсь вам словом имперского офицера, что говорю по узкому лучу, при помощи автоматических реле, и наша беседа записывается, но не прослушивается; а запись будет засекречена.
Двое на экранах перед ним молчали, и адмирал начал каждым нервом ощущать металлическую скорлупу вокруг себя, пульс корабельных машин и легкий запах химикалиев из вентиляции. Интересно, что они о нем думают? По старому ифрианину — как его, Лио? — ничего не скажешь. Да, Лио — он, очевидно, представляет гражданскую власть. Сидит как статуя, только желтые глаза горят огнем. Дэниел Холм все время в движении, сует сигару в рот и вынимает, барабанит пальцами по столу, левая щека подергивается тиком. Он тощий, запущенный, небритый, чумазый — ни следа имперской опрятности, но и смирения никакого. Он-то и спросил наконец:
— Зачем?
— Рог que? — удивленно переспросил Кахаль. — Почему я связался с вами и предложил провести это совещание? Чтобы обсудить условия, разумеется.
— Нет — зачем эта секретность? Впрочем, я не верю, что вы ее обеспечиваете, как не верю вам во всем остальном.
Кахаль вспыхнул. «Нет, только не впадать в гнев».
— Как вам угодно, адмирал Холм. Поверьте хотя бы в то, что я обладаю некоторой долей здравого смысла. Не говоря уж о моральных соображениях, по которым я могу желать прекращения бойни и материальных затрат, я, согласитесь, предпочел бы избежать дальнейших потерь. Поэтому мы отошли от Авалона и Морганы и не совершаем агрессивных действий со времени окончания сражения на прошлой неделе. Мы рассмотрели свои возможности, и я готов к разговору; надеюсь, и вы тоже хорошо все обделали. Я не заинтересован в огласке и шумихе. Они могут пригодиться, лишь когда практические решения уже достигнуты. Отсюда конфиденциальный характер наших переговоров. Надеюсь, вы позволите мне высказаться так откровенно, как я того желаю, зная, что ваши слова ни к чему вас не обязывают.
— Нет, обязывают, — сказал Холм.
— Прошу вас. Вы разгневаны и убили бы меня, если бы могли, но ведь вы такой же военный, как и я. Нас обоих связывает долг, каким бы неприятным он порою ни был.
— Чего вы хотите?
— Я уже сказал — обсудить условия. Я сознаю, что мы втроем не сможем договориться о капитуляции, однако…
— Отчего же не сможем, — прервал Лио на тихом, сухом, с сильным акцентом англике. — Если вы опасаетесь трибунала, мы предоставим вам убежище.
— О чем вы? — открыл рот Кахаль.
— Мы должны быть уверены, что это не уловка. Предлагаю вам выводить свои корабли поодиночке на низкую орбиту и сдавать их. Доставка домой экипажей будет налажена позднее.
— Вы… вы… — заикался Кахаль. — Сэр, мне сказали, что ваш титул переводится как «судья» или «знаток закона». Судья, сейчас не время для шуток.