— Почему же вы держали это в секрете? — спросил Хауксберг. — Вы же не думаете, что кто-то из нас — переодетый мерсеец?
— Да нет, не думаю. Однако вы все скоро направляетесь на вражескую планету. Пусть у вас дипломатическая миссия — я не могу допустить, чтобы вы знали нечто, что хочет знать враг.
— Никогда еще меня не называли болтуном столь тактично, — засмеялся Хауксберг.
— Пожалуйста, не надо спорить, дорогой, — вмешалась Перси. — Мне не терпится послушать мичмана Флэндри.
— Тебе слово, сынок, — сказал Абрамс.
Все сели. Флэндри принял из собственных рук Перси сигарету с золотым ободком. Вино и волнение бурлили в нем. Он несколько приукрасил свои похождения — на Абрамса даже кашель напал.
— …А потом, в одном дне пути от Уянки, мы встретили корабль с исправной рацией. Они передали мое сообщение, прилетел флайер и забрал меня и пленного.
— В вашем изложении все это представляется сплошным удовольствием, — вздохнула Перси. — Вы больше не виделись с вашими друзьями?
— Нет еще, донна. Я был слишком занят работой с командором Абрамсом. — Собственно говоря, роль Флэндри в этой работе сводилась к довольно простому обобщению данных. — Меня временно прикомандировали к его отделу. Однако меня приглашали посетить Уянку, и, думаю, вскоре меня туда направят.
— Так и есть, — сказал капитан Менотти. — Одной из наших проблем было то, что Сестры, хотя и принимали нашу технику, а порой и наши советы, все-таки относились к нам с подозрением. Это понятно — мы ведь для них полные чужаки, а их соседи-водяные никогда не были для них серьезной угрозой. С менее развитыми старкадийскими культурами мы достигли лучшего взаимопонимания. Курсовикяне слишком горды, слишком ревностно хранят свои секреты, они слишком непросты, сказал бы я, чтобы относиться к нам с тем вниманием, с каким мы бы хотели. Теперь перед нами открывается лазейка к ним.
— А ваш пленный дает вам другую лазейку, — задумчиво заметил Хауксберг. — Я хочу его видеть.
— Что? — рявкнул Абрамс. — Это невозможно!
— Почему?
— Да потому, что это…
— Я бы не выполнил свою задачу, если бы не сделал этого. Я вынужден настаивать. — Хауксберг подался вперед. — Видите ли, возможно, здесь открывается лазейка к чему-то большему. К миру.
— То есть как, милорд?
— Если вы из него выжмете столько, сколько намереваетесь, вы узнаете многое о его культуре. Враг перестанет быть безликим — нам откроются реальные живые существа со своими нуждами и желаниями. Пленный мог бы проводить нашего посла к своему народу. И мы — это, знаете ли, вполне представимо — могли бы положить конец этой недавней войне. Договориться о мире между жителями Курсовиков и их соседями.
— Между львами и агнцами, так сказать, — съязвил Абрамс. — С чего же мы начнем? Они и близко не подойдут к нашей подлодке.
— Можно выйти в море на туземных кораблях.
— У нас нет для этого людей. Мало кто в наши дни умеет управляться с парусами, и потом, мореплавание на Старкаде отличается от терранского. Вы полагаете, островитяне повезут нашу мирную миссию? Ха!
— Ну а если их приятель попросит их? Вам не кажется, что попытаться стоит?
— О! — Перси, сидевшая рядом с Флэндри, положила свою ладонь на его руку. — Если бы вы смогли…
Под ее взглядом он просиял и сказал, что был бы счастлив. Абрамс холодно глянул на него.
— Если мне прикажут, конечно, — поправился мичман.
— Я поговорю с вашим начальством, — сказал Хауксберг. — Однако, господа, мы ведь собрались развлекаться. Забудем о делах и выпьем еще по одной-другой-третьей, э?
И он стал рассказывать скандальные и комические сплетни о Терре.
— Дорогой, — сказала Перси, — не надо портить нашего почетного гостя. Пойдемте поговорим о чем-нибудь более пристойном, мичман.
— С-с радостью, донна.
Комната находилась в глубине здания, но смотровой экран показывал, что происходит снаружи. Метель прекратилась; нагие горные вершины белели при свете лун. Перси поежилась.
— Какое мрачное место. Хоть бы поскорее забрать вас отсюда домой.
Флэндри осмелел:
— Я никогда не думал, что столь благородная… и прекрасная дама согласится проделать это длинное, скучное и опасное путешествие.
— Это я-то благородная? — засмеялась она. — Но все равно спасибо. Вы очень милый. — Она затрепетала ресницами. — Если в моих силах помочь милорду, сопровождая его… как я могла отказаться? Он трудится на благо Терры. Вы тоже. Значит, и я должна. А вместе чего мы только не добьемся, правда? — Она снова засмеялась. — Жаль, что я здесь единственная дама. Ваши офицеры не станут возражать, если мы немного потанцуем?
Когда Флэндри вернулся к себе, голова у него шла кругом. Однако назавтра он полностью рассчитался с ван Зюйлем за поставленную бутылку.
…В центре звуконепроницаемой комнаты с флюоросветильниками, питаемыми энергией Саксо, в витриловом резервуаре, окруженном аппаратурой, плавал шираво.
Он был велик и в длину — около двухсот десяти сантиметров — и в ширину. Безволосая кожа отливала глубокой синевой на спине, живот был более бледного голубовато-зеленого цвета, а крышки жабр — прозрачные. Фигурой он походил на нечто среднее между дельфином, тюленем и человеком. Но его хвостовые и боковые плавники представляли собой чудо мускульного строения и обладали некоторой хватательной способностью. Сзади рос мясистый спинной плавник. Недалеко от головы помещались две короткие, сильные руки, которые, если не считать рудиментарных перепонок, поразительно напоминали человеческие. Голова была большая, тупоконечная, с золотыми глазами и трепещущими ресничками вокруг рта, имеющего губы.
Абрамс, Хауксберг и Флэндри вошли в комнату. «Иди и ты с нами, — сказал командор мичману. — Раз уж по уши увяз в этом деле». Четверо караульных десантников отсалютовали им. Техники подняли головы от своих инструментов.
— Вольно, — сказал Абрамс. — Проще говоря — занимайтесь своим делом и не пяльтесь. Как там дела, Леонг?
— Обнадеживающе, сэр, — ответил шеф научной группы. — Нейрологические и энцефалографические данные показывают, что гипнотест по крайней мере половинной интенсивности он определенно выдержит, причем вероятность перманентных повреждений невысока. Мы рассчитываем модифицировать аппарат для использования под водой через пару дней.
Хауксберг подошел к резервуару. Пленный подплыл к нему. Их взгляды встретились; красивые глаза были у подводного жителя. Хауксберг обернулся с пылающим лицом:
— И вы намерены подвергнуть это существо пытке?
— Легкий гипнотест не причиняет боли, милорд, — сказал Абрамс.
— Я говорю о психологической пытке. И ее усугубляет то, что он находится в руках совершенно чуждых ему созданий. Вам не приходило в голову просто поговорить с ним?
— Легко сказать. Милорд, жители Курсовиков веками пытались наладить этот диалог. Наше единственное преимущество перед ними в том, что у нас развита теоретическая лингвистика и имеются вокализаторы для более точного воспроизведения звуков. Через тигран и по записям ксенологов мы овладели основами его языка — но только основами. Ранние экспедиции, изучавшие эту расу, работали в основном в районе Кимрайга, который теперь заняли мерсейцы — определенно по этой самой причине. А менталитет нашего Чарли для нас полная неизвестность. И он что-то не горит желанием сотрудничать с нами.
— Вы бы горели на его месте?
— Хочу надеяться, что нет. Однако, милорд, и время не терпит. Вдруг его соплеменники замышляют широкомасштабную операцию — например, против поселений Цепи. Или он, чего доброго, возьмет да и помрет. Нам кажется, что он получает адекватное питание и все такое, но как можно быть уверенным?
Хауксберг нахмурился:
— Вы потеряете все шансы на получение его помощи, не говоря уж о его доверии.