— Только на плато, — ответил Коффин с некоторой горячностью. — Сомневаюсь, что среди тех, кого они послали к нам, процент таких, кто может выдержать давление воздуха в Низинах, был бы выше, чем среди первопоселенцев. И… высокогорье заселено уже почти под завязку.
— Что? Дэн, ты шутишь!
— Никогда еще не был серьезнее, дружище. Там — в горах — уже почти не осталось пригодных для заселения земель. Почти все ценные для сельского хозяйства земли сосредоточены в Верхней Америке. Большая часть их уже находится в личной собственности в соответствии с законом о гомстедах, и ты можешь спорить на свой нос, что и остальная земля разойдется немедленно, когда эта новость станет известна.
— Ну и что? Почему надо бояться перенаселенности, если каждый понизовщик может прокормить сотню горцев, если мы расширим наши посевные площади? Пусть они занимаются промышленностью, если им нравится. — Стейн предостерегающе поднял руку. — О да, я помню прежнюю вражду. Но все это было до того, как ты заставил часть промышленности переместиться сюда. Теперь нам нечего бояться экономического господства. В любой момент, когда они захотят содрать с нас шкуру, повышая цены, мы можем построить новые мощности и продавать товары им же, но по куда более низким ценам. Так что наладить специализацию по географическим зонам мне представляется вполне разумным делом.
— Трудность в том, — возразил Коффин, — что подобная перспектива особенно беспокоит наиболее думающих горцев из Верхней Америки. И беспокоит уже давно. Они ведь выросли в тех же традициях не толкаться локтями с соседями, иметь обширные территории нетронутой природы, Что и мы, Джордж. И они хотят сохранить эти преимущества своего мира для потомков. Территория же, которую эти потомки получат, будет весьма ограниченной и останется таковой долго — в историческом масштабе, — пока гены, дающие возможность переносить высокое давление атмосферы, не вытеснят старые гены у человечества Рустама.
Ты возьми, например, моего бывшего партнера Тома де Смета. Он в течение большого времени скупал земельные участки в лесных дебрях с тех самых пор, как у него появились для этого свободные деньги. Он создал огромный заказник. Сейчас он готов передать его народу, если мы внесем в Конституцию статью, которая гарантировала бы вечное существование этого заказника плюс еще несколько природоохранных мер, которые он считает необходимыми. Если этого не произойдет, его семья намерена держать эту землю в личной собственности. В меньших масштабах такие дела уже имеют место — подобные баронские поместья появились во многих местах Верхней Америки. Люди не забыли, что принесла перенаселенность Терре, и они не хотят, чтобы по крайней мере их собственные потомки попали в такой же переплет.
— Но… О Боже! — воскликнул Стейн. — Сколько иммигрантов, ты сказал? Пять тысяч? Что ж, я согласен, что через сорок лет, то есть к тому сроку, когда они сюда прибудут, это будет все еще существенное добавление к численности населения. Однако они все равно будут меньшинством. И как бы они ни плодились, они не смогут поднять свой уровень рождаемости до такой степени, чтобы перестать быть меньшинством.
— Смогут, — ответил Коффин. — Без земли — по причинам, о которых я тебе говорил, — они станут ядром, вокруг которого быстро возникнет новый класс людей, который у нас только что стал зарождаться.
— Какой класс?
— Пролетариат.
— Это еще что за штука?
— Не всем в Верхней Америке удалось стать независимыми фермерами, техническими экспертами или предпринимателями. Есть и такие, вполне достойные люди, которые не имели каких-либо талантов и стали поденщиками, клерками, слугами, обслугой всякого рода и так далее. Это те, которым удалось получить работу, но перспектив на карьеру у них никаких. Это те, чьи рабочие места съела автоматизация, когда наниматели стали пользоваться машинами, а рабочим пришлось либо соглашаться на еще более низкую плату, либо опускаться на дно социальной пирамиды.
— Ну так что же с ними такое? — спросил Стейн.
— Я вижу, ты не следил за событиями в Верхней Америке в последние годы. А я следил. Заметь, я не смотрю свысока на людей, о которых говорю. В своем большинстве это достойные, совестливые человеческие существа. И в ранние дни колонии они сыграли очень важную роль.