Ворон приказал своему сердцу биться не так сильно, но оно плохо слушалось.
— Кто-то должен стоять на страже, — сказал он. — Почему бы не я?
— Это не нужно, друг издалека. Здесь нет опасностей.
— А дикие звери?
— Их отгоняют роботы. А другие роботы следят за порядком. — Она показала на небольшую машину на колесиках, которая тонкими щупальцами пропалывала клумбу.
Ворон ухмыльнулся:
— Да? А кто следит за роботами?
— Глупенький! Конечно же, автоматический центр. Каждые пять лет — я имею в виду здешние годы, так что получается примерно раз в поколение — посредине зимы наши инженеры устраивают церемонию, во время которой осматривают оборудование Святого Города и пополняют запасы продуктов.
— Понятно. А обычно сюда приходят только во время… э-э… Бэйла?
Она кивнула:
— Да, а зачем приходить сюда в другое время? Давай прогуляемся и посмотрим город? Может быть, от ходьбы мои ноги перестанут так ныть. — В ее предложении не было и тени благоговейного страха, казалось, она просто хочет показать ему местные достопримечательности.
Мох заглушал их шаги, и от ходьбы по этой пружинистой подстилке усталость как рукой сняло. Рядом с нависшей угрюмой громадой Колумкилла здания казались сказочно легкими; однако, входя в дверной проем, Ворон заметил, что их стены так же толсты и крепки, как и у других гвидионских строений. Внутри здания освещали флюоресцентные светильники, вделанные в высокий потолок. Вероятно, они питаются от солнечных батарей, подумал Ворон. Свет был тусклым, но рассматривать все равно было почти нечего: только красивый вестибюль и арки, ведущие в коридоры.
— Не будем уходить далеко, — сказала девушка, — а то мы можем заблудиться и проплутать по коридорам немало времени, пока отыщем путь назад. Смотри! — Она показала вдоль коридора туда, где сходились пять других коридоров. — Это всего лишь начало лабиринта.
Ворон потрогал рукой стену. Она поддалась; то же серое вещество, похожее на резину, покрывало и пол.
— Что это? — спросил он. — Синтетический эластомер? Им здесь покрыта вся внутренняя поверхность?
— Да, — сказала Эльфави. Ее тон стал безразличным. — Здесь вообще-то нет ничего интересного. Давай лучше поднимемся на одну из башен, оттуда мы увидим весь город.
— Позволь-ка еще минутку. — Ворон открыл одну из множества дверей, которые вели в ближайший коридор. Как обычно, она была стальной, но ее покрывал мягкий пластик, и она запиралась изнутри на засов. Комната за дверью вентилировалась через узкое окно. Единственными предметами обстановки в ней были унитаз и водопроводный кран, но в углу громоздились плотно набитые чем-то пакеты. — Что в них?
— Еда, запечатанная в пластикожу, — ответила Эльфави. — Это искусственная пища, которая никогда не портится. Боюсь, когда нам придется ею питаться, она покажется тебе пресноватой, но в ней есть все необходимые компоненты.
— Похоже, во время Бэйла вы ведете довольно аскетический образ жизни, — сказал Ворон, наблюдая за ней краем глаза.
— Это не то время, когда следует беспокоиться о материальном. Когда ты голоден — ты просто хватаешь пакет с пищей и вскрываешь ногтем, когда чувствуешь жажду — подбегаешь к фонтану или крану и пьешь, когда устал — падаешь, где придется, и засыпаешь.
— Понятно. Но что же это за такое зажное дело, по сравнению с которым поддержание жизни отходит на второй план?
— Я тебе уже говорила. — Быстрой, нервной походкой она вышла из комнаты. — Мы — это Бог.
— Но когда я спросил, что ты под этим подразумеваешь, ты ответила, что не можешь объяснить.
— Не могу! — Она старалась спрятать от него глаза. Ее голос чуть заметно дрожал. — Неужели ты не понимаешь, что язык здесь бессилен? Любой язык. Ты должен знать, что кроме речи у людей есть еще несколько языков. Один из них — математика, другой — музыка, третий — живопись, четвертый — хореография, и так далее. Судя по тому что ты мне говорил, Гвидион, видимо, единственная планета, где сознательно и систематически разрабатывался еще один язык — мифология. Но не мифология первобытных людей, в недрах которой зародились наука и здравый смысл. Это мифология людей, искушенных в семантике и знающих, что каждый язык описывает одну из граней реальности и прибегает к мифу, когда нужно говорить о чем-то, для чего ни один из других языков не подходит. Например, ты не поверишь, что математика и поэзия взаимозаменяемы!
— Нет, — ответил Ворон. Она отбросила со лба спутанные волосы и продолжала, теперь уже энергичнее: