Терстен настаивал, что в состоянии идти сам, и даже ухитрился изобразить нечто среднее между бодрой поступью и шарканьем ног.
— Мы вызовем за тобой катер, — сказал Мсвати. Будто в подтверждение его слов, среди созвездий проскользнула звездочка спутника связи. — А сами сможем завершить путь. Тут идти гораздо легче, чем было на обратной стороне.
— Нет, не сможете! — вспылил Терстен. — Не имеете права так легко отделаться от меня!
— Не волнуйся, — улыбнувшись, успокоила его Свобода. — Я уверена, что тебе потребуется всего один-два укола сращивателя тканей, и тебя вернут к нам часов через пятьдесят. Мы подождем на месте. Честно говоря, я вовсе не против такой задержки.
Мое племя еще не перевелось на свете! — мысленно просияла она. И тут же радость как рукой сняло: сколько еще лет ты останешься таким, Терстен? У тебя совершенно нет для этого повода. Остаюсь ли я в душе юной — или просто незрелой? Неужели судьба обрекла нас, Реликтов, болтаться в хвосте, пока наши потомки растут до недостижимых для нас высот?..
Вот и равнина. Показался расположенный на ней лагерь. Гения выбежала навстречу отряду — кто-то ведь должен был остаться позади на случай беды. Она уже успела развернуть укрытие — не просто палатку, а целый заботливый организм, пристроившийся под защитными силовыми полями, которые загибались от верхушки грузовоза, как крылья.
— Терстен, Терстен! — причитала она. — Я была так напугана, услышав ваши разговоры. Если бы я тебя потеряла…
Она потянулась к нему, и все четверо обнялись. И наконец-то Свобода хоть на мгновение оказалась в кругу близких друзей, под щедро усыпанным звездами небосводом.
7
— Видите ли, — старательно пытался объяснить Патульсий, — о том, что я сделал, в древней Америке сказали бы: «сам себя подсидел».
Куратор Оксфорда, по каким-то причинам не пожелавшая разъяснить свое нынешнее имя «Тета-Эннеа», вопросительно приподняла брови. Она была по-своему миловидна на этакий долговязый манер, но не позволяла усомниться, что под пушком, покрывающим ее череп, скрывается внушительный мозг.
— Судя по вашему личному делу, служили вы хорошо, — то ли сказала, то ли пропела она. — Однако с чего вы взяли, что тут для вас найдется дело?
Патульсий устремил взгляд в сторону, за окно ее почти старомодного кабинета. На улице ветер гнал по небу тучи, и тени их наперегонки бежали по залитой солнечным светом Хай-стрит. Напротив тихо дремали прекрасные здания колледжа святой Магдалины. Там бродили три человека, разглядывая и изредка трогая древние строения. Видимо, они молоды, но разве теперь угадаешь наверняка?
— Здесь у вас не просто музей, — помолчав, ответил он. — В городе живут люди. Сохранение порядка вещей вовлекает их в особые отношения между собой и с вами. Я полагаю, вместе они образуют нечто вроде общины. Мой опыт… У них должны возникать проблемы — пусть не слишком серьезные, но проблемы, какие-то вопросы по поводу вступающих в конфликт прав, обязанностей и стремлений. Вы должны располагать процедурой улаживания таких проблем. В процедурных вопросах я как раз силен.
— Не можете ли вы изложить подробнее?
Патульсий обернулся к ней.
— Вначале мне надо изучить ситуацию, природу общины, обычаи и надежды, а также правила и установления, — признался он и улыбнулся. — Но узнаю я все быстро и тщательно. У меня за плечами более чем двухтысячелетний опыт.
— Ах да! — Тета-Эннеа ответила улыбкой на улыбку. — Естественно, когда вы попросили о встрече, я запросила о вас банк данных. Замечательно! От Рима кесарей, через Византийскую и Оттоманскую империи, Турецкую республику, новые династии… Ваша жизнь столь же увлекательна, как и длинна. Потому-то я и попросила вас прибыть лично. Я ведь тоже обладаю архаической склонностью к конкретности и обязательности, — жалобно сообщила она и вздохнула. — В силу этого и нахожусь на этом посту. Честно скажу, моя должность — отнюдь не синекура. У меня даже не хватило времени усвоить всю возможную информацию о вас.
Патульсий изобразил смешок:
— Откровенно говоря, я даже рад. Мне пришелся не по вкусу шквал славы, обрушившийся на Реликтов, когда мы объявили о себе. И постепенный уход обратно в тень был… пожалуй, приятен.
Тета-Эннеа откинулась на спинку кресла. Поверхность ее деревянного — должно быть, антикварного — стола была совершенно свободна, не считая небольшого универсального терминала.
— Если я правильно припоминаю, вы присоединились к остальной семерке довольно поздно.
Патульсий кивнул:
— Когда административная структура в конце концов необратимо рухнула у меня на глазах. Разумеется, мы поддерживали связь, они приняли меня с распростертыми объятиями, но я никогда не был… по-настоящему близок с ними.
— Потому-то вы делаете больше попыток, чем они, найти свое место в современном мире?
— Наверное, — пожал он плечами. — Я не привык копаться в себе. А может, мне просто подвернулась возможность, которой не было ни у одного из них. У меня ведь талант к… Нет, «руководство» звучит чересчур претенциозно… Назовем это «процессуальным обслуживанием». У меня дар к этому смиренному, но необходимому труду, заставляющему работать общественный механизм без сбоев. То есть так было раньше.
Тета-Эннеа пристально поглядела на собеседника из-под полуприкрытых век, прежде чем сказать:
— Лет пятьдесят или сто назад вы свершили нечто куда более весомое.
— Просто сложились уникальные условия. Впервые за долгое время совладать с ними мог лишь человек моей квалификации. В этом нет моей заслуги. Стечение исторических обстоятельств. Не хочу кривить перед вами душой. Но опыта я набрался.
И снова она поразмыслила.
— Не будете ли добры пояснить? Я хотела бы услышать вашу интерпретацию этих условий.
Он удивленно заморгал и неуверенно проронил:
— Мне нечего сказать, кроме банальностей… Ну ладно, если вы настаиваете. Развитые страны… Нет, пожалуй, следует сказать «страны технической цивилизации» — они очень быстро продвинулись далеко вперед. Они и не принявшие научную революцию общества настолько отдалились друг от друга, что стали как бы разными биологическими видами. А революция должна была поглотить всех, альтернативы этому были ужасны, однако пропасть между стилями жизни, мышления, мировоззрениями достигла невероятной ширины. Я относился к числу немногих, кто был в состоянии… общаться, функционировать, что ли… более или менее эффективно по обе стороны пропасти. Я оказал этим несчастным всяческую помощь, на какую был способен, разработав приемлемую организацию их подготовки к переходу — когда у ваших людей уже не осталось старомодной, чисто человеческой администрации бумагомарак, и они не знали, как ее создать. Вот это я и сделал. Нет-нет, ни в коем случае не я один! Простите, что прочел целую лекцию об очевидных вещах…
— Не так уж они и очевидны. Вы рассматриваете это под таким ракурсом, который никому не приходил в голову. Я бы хотела услышать об этом побольше. Это позволит мне лучше понять и ощутить десятки поколений, сделавшие этот город таким, каков он есть. Видите ли, мне это никогда толком не удавалось. При всей любознательности и, пожалуй, при всей любви к ближнему я никогда не могла до конца постигнуть, что они чувствовали. — Положив ладони на стол, она продолжала с состраданием в голосе: — Но и вам, Гней Корнелий Патульсий, обладатель множества иных имен — несмотря на имена, несмотря на недавнюю работу, вам тоже надо кое-что понять. Нет у меня для вас работы! Вам следовало понять это самому. Но если вы не поняли — разве по силам мне объяснить?