Большинство астронавтов оказалось не у дел. Лоренцен взялся было за чтение микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен и «Песнь о людях Юпитера» показались ему безнадежно скучными. Остальные бродили по тесным помещениям, трепались, играли в шахматы и спали, спали, спали… От пересыпа головы у всех были затуманены, и люди были раздражены. Капитану Гамильтону приходилось тратить немало сил, чтобы контролировать по видеосвязи ситуацию на челноках и не допускать взрыва эмоций.
Первым потерял терпение Фернандес. Темпераментный уругваец потребовал, чтобы его выпустили наружу.
— Неужели вы так боитесь заболеть? — с презрением спросил он капитана Гамильтона.
— Да, боюсь, — сухо ответил капитан. — Эволюция на этой планете, похоже, шла подобными же путями, что и на Земле. Это замечательно, но здесь вполне могут найтись один-два микроба, которые скосят нас, словно траву. Не знаю, как вы, а я предпочел бы возвратиться домой, сидя в своей каюте, а не лежа в холодильнике.
Вскоре Хидаки и его группа доложили о результатах исследований местной флоры. Многие деревья внешне были похожи на земные, но древесина оказалась значительно прочнее. Часть Растений была ядовита для людей, но остальные были вполне съедобны и даже довольно калорийны. Попробовав салат из листьев и трав, Лоренцен пришел в восторг. Вкус был неописуем — в нем чувствовались имбирь, корица, чеснок. Однако Гамильтон разрешил попробовать салат только половине экипажа и в течение следующего дня следил за астронавтами. Но все обошлось.
Вблизи места посадки нередко появлялись животные, в основном мелкие грызуны. Они серыми комочками проносились по краю обожженного пространства в высокой густой траве. Однажды неподалеку показалось стадо четвероногих, похожих на пони: у них были серо-зеленые чешуйчатые тела, волосатые ноги и плоские, как у рептилий, головы. Умфандума страшно переживал, что не может посмотреть на них вблизи.
— Похоже, рептилии являются хозяевами этой планеты, — сказал он. — А это значит, что млекопитающих здесь либо нет, либо они очень мелкие.
— Рептилии — в ледниковый период? — скептически заметил Фернандес.
— Хм… строго говоря, это не совсем рептилии. Поскольку существует смена теплых и холодных сезонов, у них должны быть теплая кровь и хорошо развитое сердце. Но способ размножения у них наверняка не плацентарный.
— Это еще одно доказательство отсутствия здесь разумной жизни, — возбужденно сказал Лоренцен. — Планета ждет нас, людей!
— Да… ждет, — с грустью заметил Эвери. — Ждет наших шумных городов, грязных шахт, дорог, ради которых чудесные пейзажи попадут под асфальтоукладывающие машины. Ждет толпы людей, которые вытопчут зеленые равнины и загадят хрустально-чистые реки. А чуть позже здесь появятся тысячи земных собак, свиней, коров, и местной живности придется уносить ноги.
— Вы не любите человечество, Эд? — саркастически спросил Кемаль. — Это странно для человека вашей профессии.
— Я люблю человечество — когда оно у себя дома, на Земле, — улыбнулся Эвери. — Не обращайте внимания на мои слова.
Капитан Гамильтон пытливо посмотрел на психолога.
— У нас достаточно своей работы, — резко сказал он. — Не наше дело сидеть сложа руки и горевать о возможных неприятных последствиях.
Эвери вздохнул.
— Многие в истории Земли думали так же. Политики, солдаты, инквизиторы, ученые, создавшие атомную бомбу. Ладно… — Он огорченно махнул рукой и отвернулся.
Лоренцена больно задели его слова. Он вспомнил зеленый шелест листвы в лесах Аляски, дикую красоту лунных гор. В Солнечной системе осталось немного мест, где человек может побыть наедине с девственной природой. Жаль, если и Троас…
Через неделю роботы принесли клетки с обезьянами. Животные казались здоровыми и веселыми. Умфандума внимательно исследовал их, затем усыпил и сделал вскрытие. Анализы он проводил с помощью Хидаки.
— Все в порядке, — доложил он. — Я обнаружил в крови несколько типов местных бактерий, но они совершенно безвредны и никак не действуют на организм. Похоже, внутри тела земного животного у них нет подходящей среды для размножения. Ручаюсь, мы не почувствуем даже легкой лихорадки.
Гамильтон кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Считаю, пора выходить.
Он покинул челнок первым. На площадке с выжженной травой прошла короткая церемония поднятия флага Солнечной системы. Лоренцен стоял вместе с остальными, его волосы развевал прохладный ветер. Никто и ничто не обращало внимания на непрошеных гостей, и ему показалось, будто он участвует в каком-то кощунственном действе.
В течение нескольких дней были заняты обустройством лагеря. Люди и роботы трудились почти круглосуточно. Впрочем, на Троасе никогда не было полной темноты. Днем планету освещали два ярких солнца — зеленое и красное, а по ночам на поверхность лились лучи огромного диска Луны, окруженного россыпью тысяч звезд. Если что-то мешало работе, так это постоянные конфликты между членами экспедиции. Казалось странным, что здесь, на неизведанной, таинственной планете, люди могут находить причины для пустяковых ссор — но вспышки следовали одна за другой. И все же работа продвигалась вперед. Рядом с челноком появилась группа сборных домиков. Инженеры включили генератор, и тот дал электрический ток. Недалеко от лагеря обнаружили источник, от него провели к домикам трубы, поставили фильтры, и люди получили свежую воду. Рядом с жилыми постройками появились лазарет, лаборатории, механические мастерские. Все эти металлические кубы и цилиндры плохо вписывались в окружающий пейзаж, и Эвери часто ворчал по этому поводу.
В конце концов Лоренцен почувствовал себя ненужным. Астроному на поверхности Троаса нечего было делать. Он установил телескоп, но из-за яркого света солнц наблюдения оказались неэффективными. Он часто бродил по лагерю, не находя себе места, и тосковал по дому.
Однажды вместе с несколькими товарищами он отправился к Скамандре на единственном флаере. Река медленно катила свои бурые воды и была настолько широкой, что с одного, покрытого тростником берега почти не был виден другой. Рыбы, насекомые и растения мало интересовали Лоренцена, но животный мир поражал воображение. Около реки часто можно было встретить крупных ящеров, которых биологи назвали парафилонами и астимаксами. В небе то и дело проносились стаи четырехкрылых птиц — тетраптериусов. Охотиться было легко, поскольку местные животные никогда не видели людей и доверчиво приближались к ним на расстояние выстрела. Все астронавты носили оружие на поясе, и, хотя здесь водились хищники — по ночам в лагере был слышен их рев, — опасаться в общем-то было нечего.
На равнине не росли высокие деревья, зато ее во многих местах устилал низкий кустарник. Стволы были настолько крепки, что их удавалось срубить лишь плазменным резаком. Биологи изучили срезы и установили, что этим зарослям никак не меньше трех сотен местных лет. Пользы от них оказалось мало, так что людям, по-видимому, предстояло развести на Троасе земные породы деревьев и кустарников.
Однако список съедобных растений и пригодных в пищу животных быстро рос. Человек, затерявшийся в лесу и имевший лишь одно огниво, вполне мог выжить, не испытывая мук голода.
Но что же тогда случилось с экипажем «Да Гама»?
В исчезновении первой экспедиции нельзя было винить природу Троаса — она была не более суровой, чем во многих обитаемых районах Земли. Сейчас, летом, дни были теплыми, а дожди — умеренно прохладными. Конечно же, зимой выпадет снег и настанет тридцатиградусная стужа, но землянам к такому не привыкать. Воздух вполне годился для дыхания, и даже низкое содержание углекислого газа почти не ощущалось. Освещение было, конечно, странным: то зеленым, то красным, то смешанным, с многочисленными оттенками, дающим сразу две тени, — но оно не могло вызвать у людей никаких эмоций и, тем более, психических расстройств. Порой встречались ядовитые растения, и несколько человек заработали сильную сыпь, когда попробовали их, но дважды в такую ловушку попался бы только болван. Вокруг царило непривычное для землян умиротворение, не было слышно ни шума машин, ни скрежета станков — только свист ветра, шелест дождя, раскаты грома, пение птиц и крики животных…