— Это мое жилище. Не желаете ли вы войти?
Когда они сошли на мостовую, из-под крыши дома выпорхнула крохотная алая птичка, уселась Дауиду на палец и радостно защебетала. Он что-то прошептал ей в ответ, смущенно улыбнулся Тольтеке и повел его к парадному входу в дом. От улицы его заслонял куст высотой в рост человека, на котором зеленели только что раскрывшиеся звездообразные листья. На двери был установлен массивный замок, но, судя по всему, им не пользовались, и дверь была не заперта. Тольтеке снова невольно вспомнилось, что на Гвидионе, по всей видимости, отсутствуют преступления, так как его жители, беседуя с пришельцами, не могли даже взять в толк, что это такое.
Открыв дверь, Дауид развернулся и низко склонился перед гостем:
— О гость мой, а быть может — Бог мой, желанный и любимый всем сердцем, переступи порог дома сего. Во имя радости, здоровья и разума, Инис, Она и звезды свидетели — да будет мой огонь твоим огнем, да будет моя вода твоей водой, да будет мой скот твоим скотом, а мой свет — твоим светом. — Он перекрестился и, протянув руку, начертал пальцем крест на лбу Тольтеки. Этот обряд пришел, по-видимому, из глубокой древности, и тем не менее гвидионец вершил его не для проформы, а истово, со всей серьезностью.
Входя в дом, Тольтека заметил, что дверь только облицована деревом. По существу, это была стальная плита, плотно пригнанная к проему в украшенной лепкой стене, которая оказалась из прочнейшего железобетона двухметровой толщины. Натертый до блеска дощатый пол сверкал под солнечными лучами, льющимися в широкие окна, но каждое окно было снабжено железными ставнями. В отчете первой нуэвамериканской экспедиции отмечалось, что такие дома-крепости строят здесь повсюду, но почему — выяснить не удалось. Из уклончивых ответов аборигенов ученые-антропологи экспедиции сделали вывод, что это традиция, сохранившаяся со времен варварства, которые последовали непосредственно за уничтожением первой колонии водородной бомбой, и что нынешние мягкосердечные гвидионцы не любят вспоминать о той мрачной эпохе.
Впрочем, стоило коленопреклоненному Дауиду зажечь перед нишей в стене свечу, возникшее недоумение вылетело у Тольтеки из головы. В гвидионском святилище находился металлический диск, наполовину золотой и наполовину черный, с волнистой линией посередине — то был древний как Вселенная символ «инь-ян». Однако по бокам диска в нише лежали книги, как обычные, так и микрофильмированные, с заголовками вроде «Применение биоэлектрических потенциалов в диагностике».
Дауид встал.
— Садись, друг дома моего. Моя супруга ушла в Ночь… — Он замолк в нерешительности, но затем продолжил: — Она умерла несколько лет назад, и ныне лишь одна из моих дочерей не замужем. Сегодня она танцевала в поставленной в вашу честь приветственной пантомиме и поэтому будет дома позднее. Когда она придет, мы сможем принять пищу.
Тольтека оглядел предложенный ему хозяином стул. Его конструкция была так же рациональна, как у любого нуэвамериканского шезлонга, но сделан он был из бронзы и обит тисненой кожей. Космонавт провел рукой по орнаменту, в котором повторялся мотив свастики.
— Насколько мне известно, у вас во всяком орнаменте заключена скрытая символика. Мне в высшей степени интересно, потому что в этом отношении моя культура диаметрально противоположна вашей. Не могли бы вы для примера объяснить мне значение этого узора?
— Охотно, — ответил Дауид. — Это Пламенеющее Колесо, то есть солнце — Инис, а также все солнца Вселенной. Знак Колеса, кроме того, обозначает Время или, если вы физик, термодинамическую анизотропность, — добавил он со смешком. — Эти переплетенные лозы — крестоцвет; он цветет в первый сенокос года, и потому мы посвящаем его ипостаси Бога, именуемой Зеленым Мальчиком. Сочетание этих знаков, таким образом, обозначает Время, которое разрушает и воссоздает. Материал, на котором вытиснен узор, — кожа дикого аркаса, воплощение осенней ипостаси, именуемой Охотницей; ее соединение с Мальчиком напоминает нам о Ночных Ликах и одновременно о том, что их оборотной стороной являются Дневные Лики. Каркас из бронзы — сплава, изготовленного рукою человека, — обозначает то, что человек олицетворяет собою смысл и строение Вселенной. Однако, поскольку бронза окисляется и зеленеет, это также указывает, что все сущее рано или поздно исчезает, но при этом дает начало новой жизни… — Он внезапно замолчал и рассмеялся. — К чему вам эта проповедь? — воскликнул он. — Садитесь, и покончим с этим. Не беспокойтесь, можете курить. Нам этот обычай уже известен. Как мы обнаружили, нам нельзя ему следовать — из-за какого-то генетического отклонения никотин стал для нас опасным ядом, но если вы закурите, мне это нисколько не повредит. На нашей планете хорошо растет кофе — не угодно ли чашечку, или, может быть, предпочтете нашего пива или вина? Теперь, когда мы на некоторое время остались одни, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов — примерно десяток… эдак в пятидесятой степени!