Роби швырнул заинтересовавший Грилла предмет в стену.
— Это? Резиновый мяч.
— Мяч? — Маленькие голубые глазки Грилла сощурились, сделавшись еще меньше. Потом он пришел в себя. — Ну да, конечно. На секунду мне показалось, что он… что я…
Роби еще раз бросил мяч.
Грилл откашлялся.
— Пора идти на ленч. Час размышлений кончился. Я не вполне уверен, что патер Локк одобрит твои игры. Они не предусмотрены нашими правилами.
Роби тихонько чертыхнулся.
— Ну, так и быть! Играй. Я ничего ему не скажу.
Мистер Грилл был настроен великодушно.
— А мне вовсе и не хочется играть.
Роби насупился и залез носком сандалии прямо в грязь. Эти учителя все портят. Вас даже стошнить не может без их разрешения.
Грилл сделал попытку задобрить мальчика.
— Если ты сейчас же пойдешь на ленч, я разрешу тебе потом посмотреть по телевизору на маму.
— Лимит времени — две минуты, десять секунд, ни больше, ни меньше, — таков был язвительный ответ Роби.
— Вечно ты недоволен, Роби.
— Когда-нибудь я убегу — вот увидите!
— Хватит, малыш. Ты ведь знаешь, что мы опять поймаем тебя и приведем обратно.
— Кажется, я вообще не просил привозить меня сюда.
Глядя на свой новый красный мяч, Роби вдруг закусил губу. Ему показалось, что мяч… ну, что он как будто… да, что он шевельнулся. Чудно! Он взял мяч в руку. Мяч вздрогнул.
Грилл потрепал мальчика по плечу.
— Твоя мать неврастеничка. Вредная среда. Тебе лучше быть здесь, на острове. У тебя высокий коэффициент умственного развития, и ты должен гордиться тем, что живешь здесь, так же как и остальные одаренные дети. Ты неустойчив, мрачен, и мы стараемся изменить это. Со временем ты станешь полной противоположностью твоей матери.
— Я люблю мою маму.
— Ты привязан к ней, — спокойно поправил его мистер Грилл.
— Я привязан к маме, — повторил Роби, чем-то встревоженный. Красный мяч дернулся в его руках, хотя он не трогал его. Он взглянул на него с изумлением.
— Тебе же будет хуже, если ты будешь любить ее, — заметил Грилл.
— Вы чертовски глупы, — сказал Роби.
Грилл надулся.
— Не ругайся, Роби. К тому же ты не мог всерьез произнести слово «черт». Оно уже давным-давно вышло из употребления. Учебник семантики, раздел седьмой, страница четыреста восемнадцатая. Ярлыки и сущность.
— Вспомнил! — крикнул Роби, озираясь по сторонам. — Здесь только что был Песочный человек, и он сказал, что…
— Пошли! — сказал мистер Грилл. — Пора на ленч.
Тарелки с едой выскочили из автоматов на пружинных подставках. Роби молча взял овальную тарелку и шаровидный сосуд с молоком. Красный резиновый мяч пульсировал и бился, как сердце, в том месте, где он его спрятал, — под рубашкой. Прозвучал гонг. Роби торопливо проглотил еду. Начался беспорядочный бег к туннелю. Словно перышки, дети были переброшены через весь остров на Социологию, а потом, в середине дня, опять на площадку для игр. Часы уходили.
Роби ускользнул в глубину сада, чтобы побыть одному. Ненависть к этому притупляющему, раз навсегда установленному распорядку, к учителям и сверстникам — ученикам бушевала в нем каким-то очистительным потоком. Он сидел один и думал о своей матери, которая была так далеко. Он вспоминал до мельчайших черточек ее лицо, ее запах, ее голос и то, как она обнимала и гладила и целовала его. Он опустил голову на руки, и вскоре они стали влажны от его скупых слез.
Он уронил свой красный резиновый мяч.
Нечаянно. Он думал только о матери.
Густые заросли всколыхнулись. Что-то двигалось в их дебрях быстро-быстро.
Какая-то женщина бежала в высокой траве.
Она убегала от Роби, но вдруг поскользнулась, громко вскрикнула и упала.
Что-то блеснуло в лучах солнца. Женщина бежала по направлению к этому серебристому блестящему предмету. Сфероид. Серебряный звездный корабль! Но откуда же появилась она? И почему бежала к шару? Почему упала, когда он, Роби, взглянул на нее? Кажется, она была не в силах подняться. Роби вскочил со своего камня и помчался к ней. Он поравнялся с женщиной и остановился.
— Мама! — вскричал он.
Ее лицо дрогнуло, и черты его стали меняться подобно тающему снегу. Потом на нем появилось выражение жестокости, оно сделалось четким и красивым.
— Я не мать тебе, — сказала она.
Он не слышал ее слов. Он слышал лишь собственное учащенное дыхание, вырывавшееся из дрожащих губ. Он был так слаб от пережитого потрясения, что едва стоял на ногах. Он протянул к ней руки.