Пистолет оттягивал карман. Шептал, чтобы я прервал монолог, пальнув суке в физиономию. Но меня не прельщала мысль о некрофилии.
— Свиньи. Те, кого мы назначали бригадирами, вели себя как звери. Дрались за еду — вообще невкусную. Я попробовала однажды. Фу! А они дрались. Это было смешно.
Меня затошнило. Я отставил бокал и сцепил зубы. Слова лились изо рта Кольманн смрадным потоком.
— Я бы на их месте пыталась поддерживать чистоту. Они могли убить исподтишка. Я никого не убивала. Никогда.
Я думал о Саре. О том, что Сара пропала после налёта гестапо на район Марэ. Тысячи детей пропали.
— Ты их пытала, — сказал я, отодвигаясь от руки Кольманн. Она повела плечом:
— Они не боялись смерти. Но очень боялись боли. Странно, да?
— А что с твоей дыркой? — прервал я её. — Так было всегда?
— А, вы про это. Нет. Всё началось в тюрьме. У меня была подружка. Очень близкая. И когда мы были особенно близки… Её как по затылку вдарили. Глаза выпучила, побелела, я испугалась, инфаркт. Отпихнула её, она сразу очухалась. Говорит: детка, да у тебя там ад! — Аннелиза отпила вино. — И с тех пор секс перестал быть сексом. Мужики на мне коченеют. И ты окоченеешь, поверь. Я — то сама ничего такого не чувствую. Не видела никогда, что вы видите. Может, вы все меня разыгрываете, а? — Аннелиза засмеялась. — Ну, беги в ванную. Да помойся хорошенько.
Я перетаптывался под душем, трясясь от отвращения. В тот момент мой член был меньше фаланги мизинца. Клянусь, я лучше присунул бы магистру Гьюдиче.
Чем был для Аннелизы Кольманн ад во влагалище? Карой? Даром? Проклятием? Или просто её мерзкие поступки истёрли, истончили материю между измерениями?
Я полностью оделся и подобрал мешок. В гостиной Аннелиза оголилась до нижнего белья.
— Ты сказала — подружка.
— Что, милый?
— В тюрьме. Ты сказала, подружка видела ад. Значит, член вставлять не обязательно?
— Если не хочешь… — Аннелиза заметно огорчилась. — Это может быть и твой палец.
— Святой Сульпиций! Гора с плеч. Ложись.
Она сняла трусы и легла на кровать.
— Запомни: оттуда нельзя ничего приносить. И там нельзя оставлять свои личные вещи. Кроме бахил, их выкинь.
— Да понял я.
Она вздохнула и раздвинула бёдра. Не было ни пламени, ни чертей, ни Гитлера на шампуре. Ничего, что бы я не видел раньше у полусотни барышень.
«Как поступил бы на твоём месте комиссар Мегрэ?» — спросил я себя. Выпростал руку. И полетел в тартарары.
Приземление было мягким. Я рухнул с высоты метра, сгруппировался и вскочил на ноги. Туфли поехали по осклизлой почве, размытой глине, но я устоял. И удержал в кулаке мешок.
Получилось! Я стряхнул с плаща прилипшую яичную скорлупу.
Даниэль не врал. Я действительно прошёл через врата, повторив подвиг того итальянского поэта.
Ад выглядел, как бесконечная свалка. Я упал на небольшой возвышенности и вокруг, насколько хватало глаз, простирались горы спрессованного мусора, зловонные ступенчатые зиккураты. Некоторые кучи тлели, источая жирный чёрный дым. Воняло нестерпимо: гнильём, порохом, пережаренной едой.
Свалка впечатляла, но сильнее впечатляло небо над ней. Вот оно точно не было похоже ни на что из нашего мира. Я задрал голову, изумлённо рассматривая кипящие, булькающие массы. Они бороздили грязно — красные пустоши без луны, солнца и звёзд. Назвать их облаками не поворачивался язык. Ближайший аналог — лава, ползущая по склону вулкана. Небо срыгивало перевёрнутыми гейзерами огня. Сугробы рыхлого пепла хоронили под собой завалы хлама.
Но самым безумным дерьмом были не натёки пламени вверху, не куски чего — то вроде пемзы, градом пикирующие на кручи. В алой квашне небес, в каких — то четырёхстах — пятистах метрах висела груша, величиной с Париж. Вспышки озаряли гладкую серую поверхность. Я затруднялся сказать, было это атмосферным явлением, летательным средством адовых цивилизаций или спутником планеты, на которой я оказался.
Вспомнив о миссии, я развернул простыню и тёплый затхлый ветер унёс её прочь; пятнышко белой материи тоскливо воспарило над мусорными холмами.
Равнину оглашал похоронный гул. Небо бухало взрывами и клокотало, в нём разевались мерцающие котлованы.
Я заторопился, опасаясь метеоритов, вспахивающих горизонт. Вытряхнул из коробки содержимое. Детская туфелька покатилась по склону и присоединилась к десяткам пар крошечной обуви, припорошенной пеплом. Просто старая туфелька с деревянной подошвой.