В глину встряли наручные часы, армейские жетоны, книги, кастет, точно такой же, как тот, что служил мне верой и правдой, поблёскивали обручальные кольца, алюминиевые франки с гербом вишистского правительства и россыпь коронок.
Кастет?
Я ощупал плащ, но нашёл лишь пистолет. Святой Экзуперий! При падении мой верный свинцовый друг вывалился из кармана. Оплошность, которая могла стоить мне очень дорого.
Осторожно переступая на скользком всхолмье, я двинулся к пропаже. Под каблуками хрустели черепки и фарфоровые куклы, погружались в грязь металлические кружки и игрушечные машинки. Дыша в рукав, я подобрал кастет…
Тварь выскочила из завалов, взлетела ввысь и опустилась предо мной на четвереньки. Голая, тощая, она рыла непомерно длинными пальцами почву и скалила острые зубы. У твари отсутствовала половина башки, словно срезанная циркулярной пилой по вертикали. Но это не мешало дохляку щёлкать челюстью и вращать одиноким глазом.
«Стрига» — вспомнил я рассказ Даниэля.
Тварь прыгнула — я успел отскочить. Когтистая лапа рассекла воздух в десяти сантиметрах от шеи. В раскупоренном черепе стриги пульсировало нечто розовое, губчатое.
Ветер трепал полы моего плаща. Ад скрипел, как несмазанные дверные петли, гудел и выл. Стрига подбиралась, задрав рваную губу, обнажив чёрные дёсны. Она была ничтожной, невзирая на зубы и когти; безмозглый клошар этих кошмарных пространств, жертва инфернальных мучителей. Я ударил кулаком. Кастет вмял остатки носа в половинчатую морду. Стрига опрокинулась на груду мусора и заверещала.
Не из ненависти — из жалости — я достал «зауэр» и трижды выстрелил в костлявую грудину. Потёк заменяющий кровь прозрачный ихор. Но свинец не убил стригу. Лёжа на спине, она принялась отползать, внезапно выгнулась и побежала вон, точно плод гнусной селекции, животом вверх, плавниками лопаток к земле.
Я смахнул со лба пот. Решил, что слишком задержался в аду и явно расшумелся. В завалах угадывались фигуры других стриг. Они роились у пригорка, прервав деятельность — бессмысленную сортировку гниющих и ржавеющих вещей.
И что дальше?
Я покрутился в поисках ракеты, катапульты, лифта, чего угодно, что заберёт меня отсюда. Вспомнил наставления Даниэля и сконцентрировался на ощущениях. Чувство было такое, словно два пальца моей правой руки находятся внутри женщины. И что я могу вытянуть их из незримой щели, если сосредоточусь.
Но для начала я сдёрнул бахилы и взял первую попавшуюся тряпку, оказавшуюся детской распашонкой. Вытирая кастет, посмотрел в небо.
Лучше бы я этого не делал.
То, что я принял за грушу, было спиной гадаринской свиньи. За время моей стычки со стригой исполинский хряк повернулся. Он висел в небе, подобно ёлочной игрушке и заплывшие глаза, величиной с площадь Согласия каждый, таращились прямо на меня. Под её взглядом я почувствовал себя букашкой. Захотелось рыть землю и перебирать коронки, складывать туфельки наособицу от солдатских жетонов.
Гадаринская свинья наблюдала. Вообразите луну раз в десять больше нашей, луну, почти приземлившуюся на землю, луну со слюнявой пастью и бивнями. Отсветы пламени скользили по шкуре Привратника. У него была уйма ног, непропорционально коротких, прижатых к брюху, придающих чудищу схожесть с креветкой. Дымные щупальца вились вокруг туши.
С меня хватило увиденного. Напрягшись, я вырвал руку из слизистого плена.
И всё исчезло — вонь, ветер, вой, отголоски взрывов. Я вновь был в квартире немецкой проститутки. В мире, давшем всем нам временное пристанище. А бахилы, мешок, коробка и туфелька — сувенир остались в аду.
Голова шла кругом, двоилась Аннелиза Кольманн.
— Милый, на полу стоит тазик. После путешествий обычно мутит…
Вместо ответа я открыл рот и струя рвоты брызнула в озабоченное лицо бывшей надзирательницы.
Возле «Кактуса» меня ждала трогательная картина: однояйцевый близнец покойного «шкафа» вернулся, он сидел на асфальте, обнимая Даниэля Валенте. Мой подопечный был жив, но обессилен. И да, он выбрался из номера шестьсот шесть. Проклятие снято. Почему — то это меня вовсе не радовало.
— Я струхнул. — Водитель виновато потупился. — Простите.
— Грузи его в машину. — сказал я. Даниэль разлепил веки.
— Как вас зовут? — поинтересовался он тихо.
— Дезидериус Окер.
— Серьёзно?
— Более чем.
— Спасибо, Дезидериус Окер. Свинья сгинула. Моя мать озолотит вас.