18
Центр — дивная планета земного типа, но у нее нет тех недостатков, которые свойственны Земле. За многие тысячелетия она была перестроена и превращена в страну чудес. Пустыни, снега, джунгли, все это сохраняется для развлечений, а наводнения и прочие стихийные бедствия при помощи техники и науки изъяты из обращения.
Она не перенаселена, но для своих размеров — а она с Марс, хотя имеет океаны — обладает весьма многочисленным населением. Сила тяжести почти земная (что, видимо, является константой для планет такого типа). Около половины населения — приезжие, поскольку красоты планеты и ее уникальные культурные возможности делают ее фокусом для всех Двадцати Вселенных и раем для туристов. Для комфорта приезжающих делается все возможное, все глубоко продумано, как в Швейцарии, но с применением техники, Земле неизвестной.
У нас со Стар было около дюжины резиденций в разных местах планеты (и бесконечное множество в других Вселенных), которые варьировались от дворца до крохотной рыбачьей избушки, где Стар сама готовила еду. Но главным образом мы жили в апартаментах, расположенных в искусственных горах, где было спрятано Яйцо и жил обслуживающий его персонал. К нашим апартаментам примыкали холлы, конференц-залы, секретариат и т. п. Если у Стар возникало желание поработать, то — пожалуйста. Но посланники и даже путешествующие императоры с сотен планет имели столько же шансов быть приглашенными в наше частное жилище, сколько бродяга, постучавшийся в заднюю дверь дворца на Биверли-Хиллз, имеет шансов быть званым в гостиную.
Однако, если Стар кто-нибудь нравился, она могла затащить его к нам на вечерок. Так однажды она позвала крошечного симпатичного гномика с четырьмя руками и с привычкой сопровождать свою жестикуляцию отплясыванием чечетки. Стар никогда не устраивала официальных приемов и не считала для себя обязательным появляться на общественных мероприятиях.
Она не давала пресс-конференций, не произносила речей, не принимала депутаций, не закладывала зданий, не открывала Дней чего-то там, не подписывала бумаг, не опровергала слухов и не делала много другого, пожиравшего время, из того, что делают у нас на Земле важные шишки и суверены.
Она давала консультации отдельным людям, иногда вызывая их из других Вселенных, она имела в своем распоряжении информацию отовсюду, информацию, организованную в систему, сложившуюся за многие столетия. Благодаря этой системе она узнавала о проблемах, требующих ее внимания. Постоянно раздавались жалобы на то, что империя игнорирует «жизненные интересы», что она и делала в действительности. Ее Мудрость давала советы лишь по тем вопросам, которые она сама выбирала, а фундамент, на котором держалась вся империя, заключался в том, что большинство проблем решалось без вмешательства извне.
Мы часто бывали на приемах. Мы любили балы и вечеринки, и для Ее Мудрости и ее консорта [106]их выбор был весьма обширен. В протоколе был один важный пункт: Стар не принимала и не отдавала визитов, а показывалась в гостях, только когда ей хотелось, причем не терпела, чтобы за ней ухаживали. Это была прямая противоположность тем порядкам, которые существовали в столичном обществе при ее предшественнике, в чьи времена протокол был строже, чем в Ватикане.
Одна из наших хозяек пожаловалась мне, что общественная жизнь стала куда скучнее при новых порядках, и намекала на желательность моего вмешательства. Я сделал, что мог — нашел Стар, передал ей эти замечания, и мы тут же ушли — прямиком на бал к пьяницам-художникам — это было то еще зрелище!
Центр — такое смешение культур, рас, обычаев и стилей, что тут обязательны лишь немногие правила. Одно из самых жестких гласит: «Не навязывайте мне ваши обычаи». Люди одеваются так, как они привыкли одеваться дома, или же экспериментируют с чужими моделями. Любое общественное сборище выглядит как костюмированный бал. Гость может появляться на званом обеде в чем мать родила, и это не вызовет никаких разговоров. Некоторые так и поступают — меньшинство, конечно. Я говорю не о негуманоидах или гуманоидах с шерстяным покрытием — им одежды и так не нужны. Я говорю о людях, которые, будь они одеты в американские костюмы, и в Нью-Йорке были бы не отличимы от прочих, а также о других людях, что привлекли бы внимание даже на Иль дю Леван, так как у них вообще нет волос — даже бровей. Для них это источник гордости, демонстрация превосходства над нами — волосатыми обезьянами, и они этим гордятся, как гордится мужлан из Джорджии отсутствием меланина [107]. Поэтому они ходят голыми чаще других представителей человеческих рас. Мне они казались удивительно странными, но ко всему ведь можно привыкнуть.
Стар вне дома носила платье постоянно, я тоже. Она никогда не упускала возможности приодеться — единственная и простительная слабость, которая иногда могла заставить Стар забыть о своем императорском статусе. Она никогда не одевалась дважды в одно и то же платье и постоянно рядилась во что-то новенькое, очень обижаясь, если я этого не замечал. Некоторые ее новинки могли вызвать инфаркт даже на Ривьере. Стар считала, что женская одежда никуда не годится, если у мужчины не возникает желания сорвать ее ко всем чертям.
Самым эффектным из костюмов Стар оказался простейший. Руфо случайно зашел к нам, и ей захотелось одеться так, как мы были одеты во время похода за Яйцом. И вот — раз-два — то ли костюмы уже ждали нас, то ли их заказали и исполнили мгновенно, что вернее, так как невианская одежда — редкость на Центре.
Луки, стрелы, колчаны появились с той же быстротой, и мы тут же превратились в «вольных стрелков». Я был рад возможности пристегнуть к поясу Леди Вивамус, которая со времен Большой Черной Башни одиноко висела на стене моего кабинета.
Стар стояла, широко расставив ноги, уперев кулаки в бедра, с гордо откинутой головой, сверкающими глазами и пылающими щеками.
— Ах, как это замечательно! Мне так хорошо, я снова чувствую себя молодой! Любимый, обещай мне, обещай без обмана, что когда-нибудь мы снова отправимся на поиски приключений! Меня просто тошнит от того, что постоянно приходится сдерживать себя.
Она говорила по-английски, ибо язык Центра не подходит для выражения таких эмоций. Он вроде пиджин-инглиша [108]— сложился за тысячи лет языковых заимствований, изменений, крайне унифицирован, невыразителен и функционален.
— Годится! — согласился я. — А как насчет Руфо? Хочешь выйти на Дорогу Доблести?
— Только, если ты зальешь ее асфальтом.
— Чушь! Пойдешь, я тебя знаю… А когда и куда, Стар? Да черт с ним — куда! Просто — когда? Давай не пойдем на вечеринку и отправимся тотчас же!
Все ее оживление внезапно угасло.
— Любимый, ты же знаешь — не могу. Я еще и трети обучения не прошла.
— Надо было взорвать это Яйцо в ту минуту, как я его нашел.
— Не сердись, милый. Поедем на вечеринку и развлечемся.
Так мы и сделали. Поездки на Центре осуществлялись с помощью искусственных врат, не требующих «магии» (а может, наоборот, требующих ее в гораздо больших масштабах). Вы устанавливаете место прибытия, как устанавливается нажатием кнопки в кабине лифта этаж, так что транспортных проблем в столице не существует, равно как и тысячи других неприятных вещей. Нет, в их городах инфраструктурного костяка не увидишь!
В этот вечер Стар решила выйти, не доезжая до места назначения и пройтись через парк, а уж потом явиться на вечеринку. Она прекрасно знает, как ей идут облегающие брюки, отлично обрисовывающие ее стройные ноги и пышный задик. Она раскачивала бедрами не хуже индусской танцовщицы.
Братцы! Это была сенсация! На Центре не носят шпаг, разве что приезжие. А луки и стрелы тут такая же редкость, как зубы у курицы. Мы вызвали столько же интереса, сколько вызвал бы рыцарь в латах на Пятой авеню.
Стар была счастлива, как ребенок, играющий в прятки. Я тоже. Мне казалось, что в плечах у меня косая сажень и я хоть сейчас могу отправиться за драконами.
108
Пиджин-инглиш — диалект английского, обогащенного некоторыми правилами китайской грамматики и словами местных языков. Распространен в странах Океании и Юго-Восточной Азии — бывших колониях Великобритании.