— Похоже, все в порядке, сэр, — сказал Рекстон. — Видимо, они не трогают транзитные сообщения. Тем не менее я распорядился перевести всю военную связь на спутниковую трансляцию. — Он взглянул на палец с часами. — Сейчас работает станция «Гамма».
— Хм-м-м… Эндрю, а могут эти твари захватить космическую станцию? — спросил Президент.
— Откуда мне знать? — раздраженно ответил Старик. — Я понятия не имею, на что способны их корабли. Скорее всего, они попытаются сделать это, заслав туда лазутчиков на ракетах, доставляющих припасы.
Завязалась дискуссия о том, захвачены ли уже космические станции или нет: режим «Голая спина» на них не распространялся. Хотя мы и финансировали их, и строили сами, формально они считались территорией ООН.
— На этот счет можете не беспокоиться, — сказал Рекстон.
— Почему? — спросил Президент.
— Наверно, я единственный из всех собравшихся, кому довелось служить на орбитальной станции. И могу сказать, джентльмены, там всегда одеваются так же, как одеты сейчас мы. Появиться на станции полностью одетым — это все равно что здесь выйти в пальто на пляж. Однако мы сейчас убедимся. — И он отдал распоряжение своему помощнику связаться со станцией.
Президент вернул взгляд на карту.
— Насколько нам известно, вся эта зараза расползается отсюда, — сказал он, ткнув пальцем в Гриннелл в штате Айова.
— Насколько нам известно, — согласился Старик.
— О боже! — выдохнул я, и все повернулись ко мне.
— Продолжай, — сказал Президент.
— До того как меня спасли, было еще три посадки. Это я знаю совершенно точно.
Старик уставился на меня в полном недоумении.
— Ты уверен, сынок? Я полагал из тебя выжали все, что можно.
— Конечно, уверен.
— Почему ты об этом не сказал?
— Просто я до сих пор ни разу об этом не вспоминал. — Я попытался объяснить им, каково это — находиться во власти паразита, когда знаешь, что происходит, но все кажется тебе будто в тумане, одинаково важным и в то же время одинаково неважным. От этих воспоминаний мне даже не по себе стало. Я, вообще-то, не из слабонервных, но рабство у титанцев бесследно не проходит.
— Не волнуйся, сынок, — сказал Старик, а Президент успокаивающе улыбнулся.
— Главный вопрос в том, где они приземлились. Может быть, мы сумеем захватить корабль, — сказал Рекстон.
— Сомневаюсь. При первой посадке они замели следы буквально в считанные часы, — ответил Старик и задумчиво добавил: — Если это была первая посадка.
Я подошел к карте и попытался вспомнить, даже вспотел. Затем указал на Нью-Орлеан.
— Один, я почти уверен, сел здесь, — сказал я, продолжая есть карту глазами. — А про два других не знаю.
— Вы что, не можете вспомнить? — взвился Мартинес. — Думайте, молодой человек, думайте!
— Я действительно не знаю. Мы никогда не знали, что планируют хозяева, практически никогда. — Я напрягся так, что у меня голова заболела, затем показал на Канзас-Сити. — Сюда я посылал несколько сообщений, но опять-таки не знаю, то ли это заказы на доставку ячеек, то ли еще что.
Рекстон взглянул на карту.
— Будем считать, что около Канзас-Сити тоже была посадка. Я поручу своим специалистам разобраться. Если рассматривать это как задачу по анализу материально-технического снабжения противника, мы, возможно, выясним, где сел еще один корабль.
— Или не один, — поправил его Старик.
— А? Да. Или не один. — Рекстон повернулся и застыл у карты.
16
Задним умом все крепки. Когда приземлилась первая тарелка, угрозу можно было устранить одной бомбой. Когда Старик, Мэри и я проводили разведку в районе Гриннелла, мы сами могли бы уничтожить всех паразитов, если бы только знали, где их искать.
Если бы режим «Голая спина» ввели хотя бы к концу первой недели, одного этого оказалось бы достаточно, чтобы справиться с захватчиками. А так, мы быстро поняли, что в качестве наступательной меры режим себя не оправдал. Как способ обороны, он был полезен: незараженные районы, во всяком случае, такими и оставались. В отдельных случаях мы даже добились успехов в наступлении: удалось очистить зараженные, но не захваченные полностью города. Вашингтон, например, и Нью-Филадельфию. Нью-Бруклин, где я мог указать конкретные адреса. Все восточное побережье на карте стало зеленым.
Но по мере поступления информации из центральных районов страны в середине карты расползалось большое красное пятно. Теперь, когда настенную карту с булавками заменила огромная, с масштабом десять миль на дюйм, электронная панель во всю стену конференц-зала, сердце страны горело ярким рубиновым огнем. Панель, разумеется, только дублировала сигналы из военного ведомства; оригинал находился на одном из подземных ярусов Нового Пентагона.
Страна разделилась на две части, словно какой-то гигант пролил на равнинные области в центре красную краску. По краям захваченной паразитами полосы шли две янтарные ленты — только там на самом деле велись активные действия, в местах, где в пределах прямой видимости был возможен прием стереопередач как вражеских станций, так и тех, что еще оставались в руках свободных людей. Одна начиналась неподалеку от Миннеаполиса, огибала с запада Чикаго и с востока Сент-Луис, а дальше змеилась через Теннесси и Алабаму к Мексиканскому заливу. Вторая тянулась через Великие равнины и заканчивалась у Корпус-Кристи. Эль-Пасо находился в центре еще одной красной зоны, не соединенной с основной.
Я сидел один и пытался представить себе, что происходит в этих пограничных районах. Президент отправился на встречу Кабинета министров и взял с собой Старика. Рекстон со своими чинами отбыл чуть раньше. Я остался ждать, просто потому, что шататься без дела по Белому дому как-то не тянуло. Сидел и с волнением глядел на панель-карту, где янтарные огни то и дело сменялись красными и, гораздо реже, красные — зелеными или янтарными.
Мне очень хотелось знать, как посетитель без официального статуса может получить в Белом доме завтрак. Встал я в четыре утра, но с тех пор выпил только чашечку кофе, приготовленного камердинером Президента. Еще больше хотелось в туалет. Наконец я не выдержал и начал пробовать двери. Первые две оказались запертыми, но третья вела как раз туда, куда нужно. Поскольку таблички «Исключительно для Президента» там не было, я решил воспользоваться.
Когда я вернулся, в зале меня ждала Мэри.
Я захлопал глазами.
— Я думал, ты с Президентом.
— Меня вытурили, — сказала она, улыбнувшись. — Там пока Старик.
Я решился.
— Знаешь, я давно хотел поговорить с тобой, но до сих пор все не удавалось. Похоже, я э-э-э… Короче, мне не следовало… Я имею в виду, что Старик сказал… — Я умолк, обнаружив, что здание тщательно отрепетированной речи лежит в руинах, и наконец выдавил: — В общем, я был не прав.
Она тронула меня за руку.
— Сэм. Ну что ты, успокойся. Из того, что ты знал, выводы у тебя сложились вполне логичные. Но для меня самое главное, что ты сделал это ради меня. Остальное не имеет значения, и я счастлива, что у нас все по-старому.
— Э-э-э… Только не будь такой благородной и всепрощающей. Это невыносимо.
Она весело улыбнулась, но эта улыбка показалась мне уже не такой мягкой как первая.
— Сэм, мне кажется, тебе нравится, чтобы в женщинах было немного стервозности. Хочу тебя предупредить, я это умею. Ты, видимо, еще переживаешь из-за той пощечины. Мы можем рассчитаться. — Она протянула руку и легонько шлепнула меня по щеке. — Ну вот, мы в расчете, и можешь об этом забыть.
Выражение ее лица внезапно изменилось. Она размахнулась и — я думал, у меня голова отвалится.
— А это, — произнесла она зловещим шепотом, — за ту, что я получила от твоей подружки!
В ушах у меня звенело, комната плыла перед глазами. Впечатление было такое, будто меня огрели дубиной. Мэри смотрела настороженно и непокорно — даже зло, если раздутые трепещущие ноздри о чем-нибудь говорят. Я поднял руку, и она напряглась, но я просто хотел потрогать щеку.