— Руфо, — позвала Стар, — не займешься ли ты багажом?
— Иду, миледи.
Мы вынули еду, спальные матрасы, запас стрел, предметы, необходимые Стар для волшебства, или как оно там называется, а также канистры для воды. Стар еще раньше предупредила меня, что Карт-Хокеш — такое место, где химические процессы плохо совмещаются с человеческим организмом. Поэтому всю еду и питье надо приносить с собой.
Я смотрел на эти литровые канистры без всякого удовольствия.
— Девочка, не слишком ли мы урезываем наш рацион пищи и воды?
— Больше нам, по правде говоря, и не потребуется.
— Линдберг [92]перелетел через Атлантику на одном бутерброде с арахисовым маслом, — вмешался Руфо. — Хотя я и уговаривал его взять чего-нибудь еще.
— А откуда ты знаешь, что нам не понадобится побольше? — настаивал я. — В частности воды.
— Свою воду я буду разбавлять коньяком, — сказал Руфо. — Будете дружить со мной, поделюсь.
— Милорд муж, вода — тяжелая штука. Если мы нагрузим на себя больше жестко необходимой нормы, то, подобно Белому Рыцарю, слишком утяжелим себя для грядущих боев. Мне нужна сила, чтобы перенести из одного мира в другой трех человек, оружие и минимум одежды. Самое простое — живые тела, тут я могу позаимствовать прану у вас обоих. Затем следуют материалы органического происхождения. Ты, надо думать, заметил, что наша одежда сделана из шерсти, луки — из дерева, их тетива — из кишок. Вещи же, которые никогда не были живыми, переносить труднее всего, особенно сталь, а нам необходимы шпаги, а будь у нас огнестрельное оружие, то пришлось напрягать бы все силы, чтобы взять его с собой. Однако, милорд Герой, я тебя только инструктирую. Решать должен ты сам — я же уверена, что смогу захватить с собой… ну… еще около полуцентнера мертвого груза, если будет необходимо. Если ты отберешь сам то, что тебе подскажет твой гений.
— Считайте, что мой гений пошел рыбку половить на покое. Но, Стар, любимая, тут же есть простой ответ — бери с собой все!
— Милорд?
— Джоко нагрузил нас чуть ли не тонной еды, вином, в количестве достаточном, чтобы открыть винную торговлю, и небольшим запасом воды. Плюс обширный набор орудий для убийства, нанесения ран и увечий. Даже латы. И много чего другого. В этой шкатулке хватит запасов, чтобы выдержать осаду в Карт-Хокеше, не пользуясь ни местной едой, ни местным питьем. И все это весит всего лишь пятнадцать фунтов в упакованном виде, то есть куда меньше тех пятидесяти фунтов, которые, как ты сказала, можно перенести при напряжении всех сил. Да я сам привяжу шкатулку на спину и ничего не замечу. Даже шага не замедлю. Более того, шкатулка убережет меня от искривления позвоночника. Годится?
Выражение лица Стар больше всего подошло бы матери, чье дитя задало один из «вечных» вопросов и она терпеливо пытается разъяснить ему весьма деликатную проблему.
— Милорд муж, масса будет непомерно велика. Я очень сомневаюсь, чтобы какой-нибудь колдун или колдунья могли бы передвинуть ее без помощи со стороны.
— Но я же говорю о сложенной шкатулке!
— Это ничего не меняет, милорд, масса все равно присутствует и, надо сказать, опасно присутствует. Представь себе мощную пружину, сжатую до тугого и очень малого объема энергии. Необходима колоссальная сила, чтобы перенести сложенную шкатулку из этого мира в другой, ибо она может просто взорваться.
Я вспомнил грязевой вулкан, промочивший нас до нитки, и перестал спорить.
— Ладно. Я ошибся. Но есть еще вопрос: если масса присутствует постоянно, почему же она весит так мало в сложенном виде?
На лице Стар снова возникло то же выражение затрудненности.
— Извини, милорд, но у нас с тобой отсутствует общий язык, имею в виду математический, который позволил бы мне ответить на вопрос. Во всяком случае, сейчас. Обещаю тебе, что потом, если ты захочешь, то сможешь досконально изучить эту проблему. Или представь себе массу, столь удаленную — в каком-то другом измерении — от граней шкатулки, что местное тяготение просто может не приниматься в расчет.
(Я вспомнил эпизод, когда моя бабушка попросила меня объяснить ей телевизор — его внутренне устройство, а не бегущие картинки. Существует множество вещей, которые нельзя усвоить за десять коротких уроков, нельзя и популяризировать для широкой массы населения. Для этого нужны долгие годы работы мозга, чтобы черепушка стала мокрой от пота. Конечно, подобный взгляд можно рассматривать как тяжкое преступление в век, где правит невежество, а взгляд одного человека считается не хуже взгляда любого другого. Но факт остается фактом. Как говорит Стар — мир таков, каков он есть, и он не прощает невежества.)
Однако любопытство продолжало грызть меня.
— Стар, а ты можешь объяснить мне, почему одни вещи проходят через пространство легче других. Я говорю о шерсти и стали?
Вид у нее был грустный.
— Нет, не могу — сама не знаю. Магия — не наука, это комплекс подходов, которыми достигается определенный результат, подходов, которые работают, а почему — неизвестно.
— Похоже на инженерное проектирование. Замысел рождается из теории, а разработка идет методом тыка.
— Да, милорд муж. Волшебник — это инженер-эмпирик.
— А философ, — вмешался Руфо, — это ученый без эмпирики. Я — философ. Это лучшая из всех профессий.
Стар ничего не ответила, достала чертежный блок и познакомила меня с данными, которыми она располагала насчет Высокой Башни, из которой нам предстояло увести Яйцо Феникса. Этот блок представлял собой куб из плексигласа. Во всяком случае, он был похож на плексиглас, был таков же на ощупь и так же, как плексиглас, покрывался отпечатками пальцев.
В руке Стар держала длинную указку, которая погружалась в куб столь же легко, как в воздух. Кончиком указки Стар могла рисовать в трех измерениях. Указка оставляла тонкие светящиеся линии разных цветов — своего рода грифельная доска, но трехмерная.
Это была не магия, это была передовая технология, которая преобразит к чертовой матери все наши методы инженерного проектирования, когда мы додумаемся до того, как это делается; эта штука сыграла бы огромную роль при проектировании сложных узлов, например в авиационном моторостроении или в производстве ЭВМ. Блок имел грани около тридцати дюймов по краю, рисунок внутри можно было рассматривать под любым углом, в том числе повернув вверх ногами.
Башня-Высотой-в-Милю имела форму не шпиля, а огромного монолита и несколько напоминала ступенчатые небоскребы Нью-Йорка, только куда выше. Внутри ее лабиринт.
— Милорд рыцарь, — начала Стар виновато, — когда мы покидали Ниццу, в нашем багаже лежал законченный чертеж Башни. Теперь мне приходится восстанавливать его по памяти. Однако я так часто рассматривала тот чертеж, что, кажется, могу изобразить все точно, хотя и с нарушением пропорций. Я уверена в направлении верных проходов, что ведут к Яйцу. Вполне возможно, что фальшивые ходы и тупики я помню хуже. Ведь им я уделила меньше времени.
— Не думаю, чтобы это имело значение, — успокоил я ее. — Если я буду знать правильные ходы, то все, чего не знаю — фальшиво. И мы ими пользоваться не будем. Разве что спрячемся туда в случае чего.
Стар нарисовала верный путь пылающим красным цветом, а фальшивые ходы — зеленым, причем зеленого на чертеже было куда больше, чем красного. У парня, что спроектировал эту башню, мозги были явно набекрень. Ходы, которые шли от того, что казалось главным входом, вели вглубь, шли то вверх, то вниз, раздваивались, сходились, расходились, проходили совсем рядом с Залом Яйца, опускались вниз, поворачивали обратно, шли окольными путями и выбрасывали вас наружу, совсем как в паноптикуме П. Т. Барнума.
Другие входы вели внутрь и запутывали вас в лабиринте, который совсем не подчинялся правилу «держитесь левой стороны». Если вы придерживались этого правила, то обрекали себя на голодную смерть. Даже путь, прорисованный красным, и тот был неимоверно труден. И если не знать комнаты, где хранилось Яйцо, можно было путаться там целый год плюс еще следующий январь в бесплодных и бессмысленных поисках.
92
Линдберг Чарльз — американский летчик, совершивший в 1927 г. первый перелет через Атлантику.