— Это ты сделала, — спросил Джубал, — или сам Бен?
— Бен… Вечно он забывает свои сигареты. Они гоняются за ним по всему Гнезду.
— Хм… Ничего себе куличики!
— Бен продвигается куда быстрее, чем говорит. Он очень святой человек.
— М-да! Дон, ты ведь та самая Дон Ардент, с которой я познакомился в храме Фостера, не так ли?
— О! Вы меня запомнили?! — Она выглядела так, будто ей подарили пригоршню карамелек.
— Еще бы! Но ты изменилась. Ты стала еще прекраснее.
— Это и в самом деле так, — ответила она просто. — Вы приняли меня за Джилл. Она тоже стала куда восхитительнее.
— А где моя дорогая девочка? Я думал, что увижу ее сразу же по приезде.
— Она работает. — Дон помолчала. — Но я ей передам ваши слова, и она сейчас придет. — Она опять помолчала. — Только мне придется заменить ее… с вашего позволения.
— Беги, дитя.
Она встала как раз в тот момент, когда появился доктор Махмуд и уселся на ее стул.
Джубал посмотрел на него с кислой усмешкой.
— Могли бы сделать мне одолжение и сообщить, что прибыли в наши Палестины, вместо того чтобы ставить меня в положение, когда я о собственной крестнице должен узнавать от какой-то змеи.
— О Джубал, вы так дьявольски всегда спешите.
— Сэр, когда кто-то… — Джубал не окончил фразу: чьи-то руки закрыли ему глаза. Нежный голос сказал:
— Догадайтесь, кто?
— Вельзевул?
— Попробуйте еще раз.
— Леди Макбет?
— Уже теплее. Еще одна попытка, или вам крышка.
— Джилл, прекрати, иди сюда и сядь рядышком.
— Да, отец. — Она повиновалась.
— И перестань звать меня отцом на людях. Оставь это для дома. Сэр, я начал говорить, что когда кто-то достигает моих лет, он должен непременно поторапливаться. Каждый новый рассвет становится драгоценнее жемчуга… поскольку заката может и не быть.
Махмуд улыбнулся.
— Джубал, вы, кажется, считаете, что если ваши старые суставы перестанут скрипеть, то Земля прекратит свое вращение?
— Безусловно, сэр. С моей точки зрения, именно так и произойдет.
К ним тихонько присоединилась Мириам и села по другую руку Джубала. Он обнял ее.
— В таких обстоятельствах, сами понимаете, не так уже важно лицезрение вашей страшенной физиономии или даже несколько более приятного личика моей бывшей секретарши.
— Босс, — шепнула Мириам, — вы что — напрашиваетесь на пинок в брюхо? Я, как известно, исключительная красавица. Я слышала это от самых высоких авторитетов.
— Помолчи… Другое дело мои крестные дочери. Из-за того что вы не удосужились прислать мне хотя бы открытку, я мог не увидеть Фатиму-Мишель. В этом случае мне пришлось бы возвращаться с того света, чтобы преследовать вас обоих.
— А в этом случае, — указала Мириам, — вы могли бы заодно насладиться зрелищем Микки, втирающей себе в волосы тертую морковь. Вид, повергающий в отчаяние…
— Я говорил в метафорическом смысле.
— А я — нет. Жутко неряшлива, когда ест.
— А почему, — тихо спросила Джилл, — вы говорите метафорически, босс?
— Потому что «призрак» — концепция, которой я не пользуюсь ни в каком другом смысле, кроме метафорического.
— И тем не менее в это понятие заложено нечто большее, — настаивала Джилл.
— Э-э-э… возможно. Но я предпочитаю встретиться с маленькими девочками во плоти, включая и собственную.
— Именно об этом я и говорю, Джубал. Майк грокк вас. Он говорит, что у вас впереди еще много лет.
Джубал покачал головой.
— Я уже давно установил себе предел в виде трехзначной цифры.
— А что за цифра? — невинным тоном спросила Мириам. — Та, что была у Мафусаила[81]?
Джубал тряхнул ее за плечо.
— Твои шутки выходят за грань приличия!
— А Стинки утверждает, что неприличная женщина — это благо, нужно лишь, чтоб ее не было слышно.
— Твой муж прав. В тот день, когда мой календарь на часах впервые покажет трехзначную цифру, я расстанусь с бренной оболочкой либо марсианскими, либо собственными грубыми методами. Этого вы лишить меня не сможете. Право игрока на выход из игры — одно из самых справедливых правил.
— Я грокк, вы говорите верно, Джубал, — медленно произнесла Джилл, — что это лучшее правило в игре, но только не рассчитывайте, что время для него наступит скоро. До познания во всей полноте еще далеко. Не прошло и недели, как Элли составила ваш гороскоп.
— Гороскоп? Господи Боже мой! И кто такая Элли? Как она посмела? Будь я проклят, если не пошлю ее куда подальше!
— Боюсь, ничего у вас не получится, Джубал, — вмешался Махмуд, — поскольку она участвует в работе над нашим словарем. Что же касается того, кто она такая, так это мадам Александра Весант.
Джубал страшно развеселился.
— Бекки? И она тоже попала в этот сумасшедший дом?
— Да, Бекки. Мы зовем ее Элли, так как у нас уже есть одна Бекки. И не надо издеваться над ее гороскопами, Джубал. Она — ясновидящая.
— Что за белиберда, Стинки! Астрология — чушь собачья, и вам это прекрасно известно.
— Рузумеется. Это знает и сама Элли. А большинство астрологов — бездарное жулье. Тем не менее Элли занимается ею еще прилежнее, чем раньше, используя марсианскую математику и марсианскую астрономию, которая куда точнее и полнее нашей. Это ее способ, чтобы грокк. Разные могут быть способы — лужица воды, хрустальный шар, внутренности цыпленка. Средства ничего не значат. Майк посоветовал ей продолжать пользоваться теми же символами, что и раньше. Главное-то в том, что она видит.
— Какого черта вы под этим подразумеваете, Стинки?
— Способность грокко Вселенной больше, чем о ее крохотном кусочке вокруг нас. Майк обладает ею благодаря годам обучения на Марсе, Элли — почти необученный самородок. То, что она пользуется столь бессмысленным орудием, как астрология, значения не имеет. Четки ведь сами по себе тоже лишены смысла — я имею в виду четки мусульман и ни в коей мере не критикую наших конкурентов. — Махмуд полез в карман, достал оттуда четки и принялся их перебирать. — Считают же, что во время игры в покер иногда полезно повернуть на себе шляпу задом наперед. Частенько это помогает, что отнюдь не доказывает, что шляпы обладают волшебными свойствами.
Джубал бросил беглый взгляд на мусульманское изобретение и решился задать давно интересовавший его вопрос:
— А вы разве все еще правоверный? Я-то полагал, что вы за это время полностью перекантовались на церковь Майка.
Махмуд отложил четки.
— Я принадлежу к обеим церквям.
— Как? Стинки, так они же несовместимы!
— Только в том случае, если судишь поверхностно. Лучше сказать, что Марьям приняла мою религию, а я — ее. Джубал, брат мой по воде, я все еще раб Божий, полностью покорный его воле… и тем не менее я говорю: «Ты есть Бог, я есть Бог, все, кто грокк — Бог». Пророк никогда не внушал нам, что он последний из пророков, и никогда не утверждал, будто ему удалось высказать все, что должно быть сказано. Покорность воле Божией вовсе не означает превращения в робота, неспособного на выбор, а потому неспособного и на грех. Покорность может включать и включает полную ответственность за то, как я или каждый из нас формирует Вселенную. Она наша, и в наших силах превратить ее в рай небесный… а может быть, загадить и даже уничтожить. — Он улыбнулся. — «Для Бога все возможно» — я разрешу себе заимствовать это изречение с поправкой; кроме одного — Бог не в состоянии уйти от себя самого, он не может отречься от собственной полноты ответственности, он всегда должен быть покорен собственной воле. Ислам вечен… Он не может переложить всю ношу на другого. Она принадлежит ему… мне… вам… Майку…