— Оставим это, — торопливо прервал его Харшоу. — В языке мужские формы включают женские, если мы говорим о людях вообще, но не тогда, когда имеется в виду определенное лицо. Доркас всегда «она» или «ее» и никогда не будет «он» или «его».
— Я запомню.
— И хорошо сделаешь, а то, пожалуй, спровоцируешь Доркас, и она покажет тебе, насколько она не мужчина. — Джубал задумался. — Джилл, парнишка спит с тобой? Или с кем-нибудь из вас?
Она поколебалась и после паузы ответила ровным голосом:
— Насколько я знаю, Майк вообще не спит.
— Ты уходишь от ответа.
— Тогда вам следовало бы понять, что я делаю это умышленно. Однако могу сказать, что со мной он не спит.
— Ммм… Черт побери, это было проявление чисто научного интереса. Майк, чему ты еще научился?
— Я научился двум способам завязывать шнурки. Первый годится только, чтобы лежать на полу, второй — чтобы ходить. И еще я узнал спряжения: я есть, ты есть, он есть, мы есть… Я был, он был…
— О'кей, этого достаточно. Что еще?
Майк восторженно улыбнулся.
— Вчера я учился водить трактор. Быстро, быстро и красиво.
— Это было вчера, когда вы спали после обеда, Джубал. Все в порядке, Дьюк был очень осторожен, и Майк в целости и сохранности.
— Хм… Я вижу. Майк, ты читал что-нибудь?
— Да, Джубал.
— Что именно?
— Я прочел, — стал перечислять Майк, — еще три тома энциклопедии: от «Мариб» до «Морок», от «Морось» до «Мышь» и от «Озон» до «План». Ты велел мне читать понемножку за один раз, поэтому я больше энциклопедию не читал. Затем я прочитал «Трагедию о Ромео и Джульетте» господина Вильяма Шекспира из Лондона, затем «Воспоминания Жака Казановы» в переводе на английский язык Артура Мехема и «Искусство перекрестного допроса» Френсиса Уэллмана. После этого я попытался грокк, что прочел, до тех пор пока Джилл не повела меня завтракать.
— И ты грокк все это?
— В полной степени я не грокк, что прочел. Прочитав историю, описанную господином Вильямом Шекспиром, я исполнился радости и счастья, дойдя до смерти Ромео. Однако, продолжая читать дальше, я узнал, что его плоть умерла преждевременно. Во всяком случае я полагаю, что я грокк так. Но почему?
— Потому что он был законченный юный идиот.
— Прошу прощения?
— Я не знаю, Майк.
Смит обдумал сказанное. Затем пробормотал что-то на марсианском языке и добавил:
— Я всего лишь яйцо.
— Что? Ты говоришь так всегда, когда хочешь просить об одолжении, Майк. Чего ты хочешь?
Смит сказал, запинаясь:
— Джубал, мой брат, не будешь ли ты так добр и не спросишь ли у Ромео, почему он умер во плоти? Сам я спросить не могу. Я еще только «яйцо», но ты можешь и тогда научишь меня, как грокк все это.
Джубал понял, что Майк считает Ромео реально существующим лицом, и уловил, что Майк ждет, чтобы Джубал связался с призраком Ромео и потребовал у него разъяснения поведения Ромео при жизни во плоти. Но оказалось, разъяснить Майку, что ни Капулетти, ни Монтекки в действительности никогда не существовали, было просто невозможно. Концепция «вымысла» лежала за пределами опыта Майка, ее не на чем было основать. Попытки Джубала объяснить суть художественного творчества были столь болезненны для Майка, что Джилл начала бояться, как бы он опять не свернулся в клубок.
Майк и сам понял, насколько он близок к необходимости перейти в это состояние; но он уже знал, что ему не следует искать в нем убежища в присутствии друзей, так как (за исключением брата доктора Нельсона) это вызывает у них сильнейший душевный стресс. Поэтому он сделал над собой усилие, замедлил биение сердца, успокоил эмоции и улыбнулся.
— Я буду ждать, пока способность грокк это не придет сама собой.
— Отлично, — согласился Джубал, — а пока, прежде чем начинать что-то читать, спрашивай у меня, или у Джилл, или еще у кого-нибудь, не вымысел ли это. Я не хочу, чтобы ты запутался в таких делах.
— Буду спрашивать, Джубал.
Майк решил, что когда он грокк эту необъяснимую идею, он доложит ее Старейшим во всей полноте… И тут же поймал себя на мысли, знают ли Старейшие о «вымысле»? Невероятная мысль, что может существовать нечто такое, что покажется Старейшим столь же странным, как и ему, была настолько революционна, сколь и сам нелепый вымысел, идею которого он отложил в сторону, чтобы та остудилась, а потом была использована при медитации.
— …Но я позвал тебя, — продолжал его брат Джубал, — не для того, чтобы рассуждать о литературных формах. Майк, ты помнишь тот день, когда Джилл увела тебя из больницы?
— Из больницы?
— Я не уверена, Джубал, — вмешалась Джилл, — что Майк знает о больнице. Разрешите, я попробую.
— Валяй.
— Майк, ты помнишь, где ты был, когда жил один в комнате, перед тем как я одела тебя и увезла?
— Да, Джилл.
— Потом мы уехали в другое место, где я раздела тебя и искупала в ванне.
Майк расплылся в улыбке.
— Да. Это было великое счастье.
— Когда я тебя сушила, пришли двое мужчин.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Майка. Он задрожал и начал съеживаться.
Джилл крикнула:
— Майк, прекрати! Не смей уходить!
Майк овладел собой.
— Да, Джилл.
— Слушай, Майк. Я хочу, чтобы ты вспомнил то время, но ты не должен расстраиваться. Там были двое мужчин. Один вытащил тебя в гостиную.
— В комнату с чудесными травками, — согласился он.
— Верно. Он втащил тебя в комнату с травяным покровом, и я хотела его остановить. Он ударил меня и вдруг исчез. Помнишь?
— Ты на меня не сердишься?
— Что ты! Нет, нет, ни в коем случае. Один человек исчез, а другой направил на меня пистолет, а затем тоже исчез. Я испугалась, но нисколько не рассердилась на тебя.
— А сейчас ты на меня не сердишься?
— Майк, дорогой, я никогда на тебя не сердилась. Джубал и я хотим знать, что случилось. Там были двое мужчин. Ты что-то сделал, и… они исчезли. Что ты сделал? Можешь нам сказать?
— Я скажу… Человек — большой мужчина — ударил тебя… и я тоже испугался… поэтому я… — Он прокаркал что-то по-марсиански, а на лице его почему-то выразилось сильное удивление. — У меня нет слов.
— Майк, а что если ты попробуешь рассказать об этом подробнее?
— Я постараюсь, Джубал. Что-то мне мешает… что-то стоит на моем пути… Это плохая вещь, ее не должно быть. Тогда я протяну… — Выглядел он очень удивленным. — Это очень просто. Проще, чем завязать шнурки на ботинках. А вот слов нет! Мне очень жаль. — Он опять задумался. — Может быть, эти слова есть в томе от «Райт» до «Риальто» и от «Риальто» до «Сардиния»? Или от «Сардиния» до «Сом»? Я их сегодня ночью прочту, а тебе расскажу за завтраком.
— Возможно, — согласился Джубал. — Еще минутку, Майк. — Он отошел в угол и вернулся с ящиком, в котором когда-то был бренди. — Ты можешь его «исчезнуть»?
— А это плохая вещь?
— Мы сделаем вид, что плохая.
— Но… Джубал… я должен знать, что это плохая вещь. А это просто ящик. Я не грокк, что он существует во зле.
— Ммм… а предположим, я возьму его и швырну в Джилл?
Смит сказал с мягкой грустью:
— Джубал, но ты же не можешь так поступить с Джилл.
— Хм… черт, думаю, что нет. Джилл, можешь ты швырнуть этой штукой в меня? Сильно, по крайней мере, чтоб шрам остался, если Майк меня не защитит?
— Джубал, мне эта идея не по душе.
— Брось! В интересах науки… И Бена Какстона.
Джилл вскочила, схватила ящик и швырнула его в голову Джубала. Джубал думал, что вынесет это, но инстинкт сработал, и он увернулся.