Уже на фоне Юпитера, но еще в восточной его половине — где-то на полпути к центру — ползли тени Ганимеда и Каллисто. Я бы не смог разобрать, какая из них чья, если бы не знал, что тень Ганимеда должна быть восточнее. Выглядели они просто круглыми черными точками. Три тысячи миль — сущая мелочь, когда их наложишь на диск диаметром восемьдесят девять тысяч миль.
Ио была чуть побольше, чем эти точки, Европа же значительно их превосходила — выглядела почти как Луна с Земли.
Мы почувствовали слабый толчок, но не обратили на него внимания — дело привычное. К тому же в этот момент Ио «поцеловала» Европу и начала понемножку скользить за нее (или под нее).
Все они ползли по лицу Юпитера: спутники довольно быстро, тени — медленнее. Примерно через полчаса после того, как мы вышли из дома, две тени встретились и начали сливаться. Ио уже наполовину скрылась за Европой и походила на выпуклый горб у нее на боку. Спутники прошли половину пути до центра, тени были к нему еще ближе.
Около шести Европа (Ио не было видно, Европа полностью заслонила ее) «поцеловалась» с тенью, которая тоже к тому времени округлилась.
Через четыре-пять минут тень заползла на Европу. Все они выровнялись по линеечке — я сознавал, что вижу самое необычайное в своей жизни зрелище: Солнце, Юпитер и четыре его крупнейших спутника выстроились в ряд, как на параде.
У меня вырвался глубокий вздох: не знаю, как долго я простоял, затаив дыхание.
— Во дают! — Вот и все, что я смог сказать.
— В общем я разделяю твои чувства, Билл, — отозвался отец. — Молли, может, отнесем Пегги домой? Боюсь, как бы она не простудилась.
— Давай, — согласилась Молли. — Я, например, уже продрогла.
— А я, пожалуй, пойду спущусь к озеру, — сказал я. Естественно, ожидался рекордно большой прилив.
На озере его не увидишь, слишком оно маленькое, но я предварительно отметил уровень воды и надеялся, что смогу замерить разницу.
— Только не заблудись впотьмах, — крикнул мне вдогонку отец. Я не отреагировал: глупые замечания не требуют ответа.
Я уже пересек шоссе и спустился вниз на четверть мили, когда грянул первый удар.
Меня шибануло прямо в лицо — такого мощного толчка я за всю жизнь не припомню. Бывали в Калифорнии землетрясения, но этому они и в подметки не годились. Я упал ничком и долго лежал, впиваясь ногтями в скалу и пытаясь удержать ее на месте.
А тошнотворная качка все длилась и длилась, и гул ее сопровождал невыносимый — утробный жуткий рык, сильнее и страшнее грома.
Какой-то камень, скатившись, пнул меня в бок. Я встал на ноги и постарался на них удержаться. Земля все еще ходила ходуном и грохотала. Я опрометью бросился к дому — словно скользя по дрейфующей льдине; дважды падал и вновь подымался…
Передняя стена дома обрушилась. Крыша сползла набекрень под каким-то сумасшедшим углом.
— Джордж! — завопил я. — Молли! Где вы? Джордж услыхал меня и выпрямился. Он стоял по ту сторону дома, я увидел его поверх съехавшей крыши. И бросился к нему с криком:
— Ты в порядке?
— Помоги мне вытащить Молли… — выдохнул он. Позже я узнал, что Джордж вместе с Молли и Пегги вошел в дом, помог Пегги выбраться из носилок, проводил ее в комнату и вышел, оставив Молли готовить завтрак. Толчок настиг его, когда он возвращался из хлева. Но в тот момент нам некогда было выяснять подробности; мы вдвоем поднимали плиты, каждую из которых укладывали на место четверо скаутов. Джордж кричал не переставая:
— Молли! Молли! Где ты?
Она лежала на полу рядом с каменным верстаком, на который обрушилась крыша. Мы стащили крышу, Джордж забрался на обломок, дотянулся до Молли:
— Молли! Молли, дорогая! Она открыла глаза.
— Джордж!
— С тобой все в порядке?
— Что случилось?
— Землетрясение. Ты в порядке? Ты не ранена? Она села, поморщилась, словно от боли, и сказала:
— Мне кажется, я… Джордж! Где Пегги? Пегги?!
Комната Пегги уцелела; сейсмостойкие крепления выдержали удар, несмотря на то что остальная часть дома лежала в руинах. Джордж настоял, чтобы сначала мы вынесли из дома Молли. Затем мы принялись разбирать плиты, загораживавшие вход в комнату Пегги.
Покореженная наружная дверь шлюза вывернулась из петель, скривилась и стояла нараспашку. В шлюзе было темно; свет Юпитера сюда не проникал. Я на ощупь попробовал открыть внутреннюю дверь, но она не поддавалась.
— Не могу открыть, — сказал я отцу. — Посвети мне.
— Наверное, ее удерживает давление воздуха. Крикни Пегги, чтобы забралась в пузырь, мы вырубим давление.
— Мне нужен свет, — повторил я.
— У меня нет фонарика.
— Ты что, не носишь с собой фонарь?
Я-то всегда таскал его с собой; в темную фазу мы вообще не выходили из дома без фонарей. Но я потерял фонарь, когда начало трясти. А где — понятия не имею.
Отец задумался, перелез через обломки и тут же вернулся.
— Нашел на тропинке между домом и хлевом. Выронил, должно быть.
Он посветил на внутреннюю дверь. Мы обсудили положение.
— Выглядит паршиво, — тихо проговорил отец. — Взрывная декомпрессия.
Между верхом двери и дверной рамой зияла щель, в которую свободно можно было просунуть руку; дверь не зажало давлением изнутри, ее просто заклинило.
— Пегги! — крикнул отец. — Пегги, дорогая, ты слышишь меня?
Нет ответа.
— Бери фонарь, Билл. И отойди в сторонку.
Отец попятился назад, а затем с силой ударил в дверь плечом. Она немного подалась, но не открылась. Он ударил еще раз — дверь резко распахнулась и тут же, рванувшись назад, сшибла его с ног. Пока отец поднимался, я посветил фонариком в комнату.
Пегги наполовину свесилась из кровати, словно собиралась встать и упала без чувств. Голова откинута, изо рта на пол стекает струйка крови.
Молли зашла в комнату сразу за нами; они с отцом уложили Пегги в носилки, отец включил давление. Пегги была жива. Она задыхалась, кашляла, заливала нас кровью, пока мы пытались ей чем-то помочь. Потом заплакала. Когда ее уложили в пузырь, она затихла и вроде как уснула — а может, снова потеряла сознание.
Молли плакала, но тихо, беззвучно. Отец выпрямился, вытер лицо и сказал:
— Бери за тот конец, Билл. Нужно доставить ее в город.
— Да, — сказал я и взялся за носилки.
Молли освещала нам путь. Мы перебрались через кучу обломков, бывших недавно нашим домом, и на минуту опустили носилки. Я огляделся вокруг.
Посмотрел на Юпитер; на лице его по-прежнему чернели тени, а Ио с Европой еще не достигли западного края диска. Весь этот кошмар длился меньше часа. Но сейчас я думал не об этом: небо выглядело как-то странно. Звезды блестели слишком ярко, и их было слишком много.
— Джордж, — сказал я, — что стряслось с небом?
— Сейчас не время… — начал он и внезапно замолк. Потом прошептал: — Боже правый!
— Что? — спросила Молли. — В чем дело?
— Назад, домой, быстро! Нужно откопать всю одежду, какую сможем. И одеяла!
— Что? Зачем?
— Тепловая ловушка! Она больше не действует — землетрясение, должно быть, повредило энергостанцию.
Мы снова принялись рыться в обломках, пока не нашли свои теплые вещи; это заняло немного времени — мы знали, где искать, главное было сдвинуть плиты. Отец обернул одеялами носилки, превратив их в кокон.
— О'кей, Билл, — сказал он. — А теперь бегом — марш!
И тут мы услышали мычание Мэйбл. Я остановился и посмотрел на отца. Он тоже остановился с выражением мучительной нерешительности на лице.
— Ох, черт!
Впервые на моей памяти отец выругался вслух.
— Мы не можем бросить ее здесь замерзать. Она же член нашей семьи. Пошли, Билл.
Мы снова поставили носилки и побежали к хлеву. Там был сплошной хаос, но по жалобному мычанию мы быстро обнаружили Мэйбл и стащили с нее обвалившуюся крышу. Буренка поднялась на ноги. На вид целехонькая, но, видимо, ушибло ее неслабо. Она посмотрела на нас с возмущением.