Отец помотал головой:
— Вдвоем туда идти ни к чему. Лучше поспи. Но я все равно увязался за ним.
Нам повезло: отряд спасателей как раз собирался в дорогу, и мы присоединились к ним. Маршрут пролегал через нашу ферму и ферму Шульцев. Отец сказал водителю, что мы обследуем обе фермы и, вернувшись в город, доложим о результатах. Шофер не возражал.
Нас выбросили на повороте, и мы побрели к дому Шульцев. Вот когда мне стало по-настоящему страшно. Одно дело — зарывать в снег незнакомых людей, и совсем другое — вообразить, как находишь Маму Шульц или Гретхен с заиндевелыми синими лицами.
Папу Шульца я даже в мыслях не мог себе представить мертвым; такие люди, как он, не умирают — они живут вечно. По крайней мере, у меня такое ощущение.
И все же я оказался неподготовленным к тому, что мы увидели.
Мы обогнули небольшой пригорок, мешавший разглядеть с дороги ферму Шульцев. Джордж остановился и сказал:
— Дом, во всяком случае, уцелел. Выдержали крепления.
Я посмотрел на дом и остолбенел. А потом завопил:
— Джордж! Дерева-то нету!
Дом стоял на месте, но яблони — «самого прекрасного дерева на Ганимеде» — не было. Просто не было. Я рванул вперед.
Мы почти уже добежали до дома, когда навстречу нам открылась дверь. В дверях стоял Папа Шульц.
Они все были живы, все до единого. Правда, от яблони осталась лишь зола в камине. Папа срубил ее, как только отключилось электричество и стала падать температура. И помаленьку, по веточке, подбрасывал в огонь.
Рассказывая нам об этом, Папа показал на почерневший камин:
— Все надо мной насмехались: Иоганнова, мол, блажь! Думаю, теперь никто не назовет старину Джонни Яблочное Семечко дураком, а?
Он захохотал и хлопнул отца по плечу.
— Но ваше дерево… — тупо проговорил я.
— Я посажу другое, посажу много деревьев. — Он вдруг посерьезнел. — А твои яблоньки, Уильям, твои маленькие храбрые саженцы — они погибли, да?
Я признался, что еще не видел их. Он скорбно кивнул.
— Они замерзли. Хьюго!
— Да, папа!
— Принеси мне яблоко.
Хьюго принес. Папа протянул яблоко мне.
— Ты посадишь новые.
Я кивнул и сунул яблоко в карман.
Шульцы обрадовались, услышав, что мы все живы, хотя Мама запричитала, узнав о сломанной руке Молли. Как только начался буран, Йо пробился к нашей ферме, обнаружил, что мы ушли, и вернулся, обморозив в награду за труды оба уха. Сейчас он отправился разыскивать нас в город Шульцы не только сами не пострадали — они спасли всю свою живность. Коровы, свиньи, цыплята, люди — все сгрудились в кучу и обогревались возле камина теплом от горевшей яблони.
Когда заработала энергостанция, животных загнали обратно в хлев, но в комнате остались следы от их пребывания, и запах тоже. Мне кажется, Маму больше беспокоил беспорядок в ее обычно безупречной столовой, чем катастрофа как таковая. Похоже, она не осознавала, что большинство ее соседей погибли. До нее это просто не доходило.
Отец отверг предложение Папы Шульца пойти вместе с нами на нашу ферму. Тогда Папа заявил, что мы встретимся на вездеходе, поскольку он собирается податься в город и предложить свою помощь. Мы выпили по кружке крепкого Маминого чая с хлебом и распрощались.
По пути к ферме я все думал о Шульцах и о том, как хорошо, что все они остались живы. Я сказал отцу, что это настоящее чудо.
— Никакого чуда, — покачал головой отец. — Они из породы выживающих.
— Что это за порода такая?
Он долго молчал, потом ответил:
— Выживающие — это те, кто выживает. Думаю, более точного определения не подберешь.
— В таком случае мы тоже из породы выживающих.
— Возможно. По крайней мере, это несчастье нам удалось пережить.
Когда мы покидали ферму, дом лежал в руинах. За это время я повидал немало развалин, но сердце все равно екнуло при виде обломков нашего дома. Меня не покидало ощущение, что я вот-вот проснусь в теплой уютной постели и все это окажется дурным сном.
Поля остались на месте — то есть то, что от них осталось. Я ковырнул снег на борозде, где уже начинали проклевываться всходы. Они, разумеется, померзли; почва заледенела. Я был уверен, что земляные черви тоже погибли: их ведь никто не предупредил, что надо зарыться в землю поглубже.
Мои малютки-саженцы замерзли на корню.
Мы нашли двух окаменевших кроликов, прижавшихся друг к другу под обломками бывшего хлева.
Цыплят нигде не было видно, но я обнаружил старую несушку, самую первую нашу курочку. Она высиживала яйца. Гнездо не пострадало, его прикрыло куском обвалившейся крыши. Так она и сидела, не сдвинувшись с места, на замороженных яйцах. Это меня добило.
Отец обшарил дом и подошел к хлеву.
— Ну что, Билл? Я встал.
— Все, Джордж. Крышка.
— Тогда собирайся, пора в город. Скоро придет вездеход.
— Но ферме действительно крышка!
— Я знаю.
Я заглянул в комнату Пегги, но отец уже пошуровал там как следует; оставил только мой аккордеон. Сверху он был припорошен снегом, налетевшим через взломанную дверь. Я стряхнул снежинки и поднял инструмент.
— Оставь его, — сказал отец. — Тут с ним ничего не случится, а в городе тебе некуда будет его пристроить.
— Я не собираюсь сюда возвращаться.
— Что ж, воля твоя.
Мы связали шмутки в узел и оттащили к шоссе вместе с аккордеоном, двумя кроликами и несушкой. Вскоре показался вездеход, мы забрались в машину, и отец бросил тушки кроликов и курицу в кучу замерзшей живности, собранной отрядом. За поворотом нас уже поджидал Папа Шульц.
Мы с отцом выглядывали на дорогу, пытаясь высмотреть Мэйбл, но тщетно. Возможно, ее подобрал какой-нибудь другой отряд, благо до города было недалеко. Я вздохнул с облегчением. Конечно, пусть ее съедят, но меня увольте, я не каннибал.
Мне дали чуток соснуть, перекусить и вновь отправили в спасательную экспедицию. Колония понемногу приходила в себя. Те, чьи постройки уцелели, разбрелись по домам, прочие остались на приемной станции — примерно столько же человек, сколько прилетело на «Мейфлауэре». Кормежка, естественно, была нормированная — впервые со дня основания колонии на Ганимеде ввели пайки.
Правда, пока мы не голодали. Выживших было не так уж много, запасов еды хватало на всех. По-настоящему затянуть пояса нам придется позже. Было принято решение свернуть три зимних месяца и начать весну по новой — это перепутало весь календарь, зато дало колонистам возможность как можно скорее собрать новый урожай и возместить потери.
Отец по-прежнему работал в инженерной конторе. Они планировали построить на экваторе еще две энергостанции, способные по отдельности поддерживать парниковый эффект, чтобы не допустить повторения подобных катастроф. Разумеется, оборудование должны были поставить с Земли, но хоть в чем-то нам повезло: Марс оказался в нужной точке орбиты для связи. На Землю немедленно отправили сообщение, и вместо очередной партии колонистов следующим рейсом нам пообещали доставить все необходимое.
Впрочем, меня это не волновало. Я остался в городе, хотя Шульцы приглашали пожить пока с ними. Зарабатывал себе на жизнь, помогая восстанавливать и укреплять дома. Мы решили, что первым же рейсом отчалим на Землю — Джордж, Молли, Пегги и я, — если, конечно, на корабле будут места. Решение приняли единогласно, разве что у Пегги никто не спрашивал. Другого выхода просто не было.
Мы не единственные собирались на Землю. Колониальный комитет сначала раскудахтался, но в связи с чрезвычайными обстоятельствами быстро поднял лапки кверху и начал составлять списки пассажиров. Мы с отцом тоже пошли в агентство комитета вручить свои заявления, причем чуть ли не последними из желающих: отец по делам выезжал из города, а без него мне идти не хотелось.
На запертой двери агентства болталась записка: «Вернусь через полчаса». Мы решили подождать. На улице на доске объявлений были вывешены списки будущих репатриантов. Чтобы убить время, я принялся их разглядывать, и отец тоже.