Глава 27
Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
И начал Иов и сказал: Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек.
Глаза мне заволокло туманом, голова закружилась, ноги стали ватными. Джерри прикрикнул:
— Эй, ты это прекрати! — обнял меня за плечи и втащил внутрь, сильно хлопнув дверью.
Он не дал мне упасть, встряхнул и ударил по щеке. Я потряс головой и наконец отдышался. Раздался голос Кейти:
— Отведи его куда-нибудь, пусть приляжет.
Я встряхнулся.
— Я в порядке. Просто на секунду нашло какое-то затмение.
Я огляделся. Мы стояли в прихожей дома Фарнсуортов.
— Ты просто плюхнулся в обморок, вот что с тобой произошло. И не удивительно, ты же пережил такой шок. Пошли-ка в гостиную.
— Пойдем. Привет, Кейти. Ну до чего же приятно снова видеть тебя.
— Тебя тоже, дорогой.
Она подошла ко мне, обняла и расцеловала. Я снова ощутил, что хоть Марга для меня — все, но Кейти тоже женщина того сорта, который можно назвать «моим». И Пат — тоже. Марга, как бы я хотел, чтобы ты познакомилась с Пат! (Марга!!!) Гостиная казалась пустой. Мебель была недоделана, окна отсутствовали, камин — тоже. Джерри сказал:
— Кейти, устрой-ка нам «Ремингтон-два», ладно? А я пока приготовлю выпить.
— С удовольствием, милый.
Пока они занимались своими делами, ворвалась зареванная Сибил, кинулась мне на шею (чуть с ног не сбила; эта девочка весит изрядно) и расцеловала. Правда, поцелуй был мимолетный, не то что благословенный дар Кейти.
— Мистер Грэхем! Вы сработали просто потрясно! Я смотрела все. Вместе с сестрой Пат. Она тоже думает, что вы — молоток!
Левая стена превратилась в «пейзажное окно» с видом на горы; у противоположной — появился камин из дикого камня с веселым огнем, такой же, как в прошлый раз. Только потолок казался значительно ниже. Что касается мебели и другого убранства, то они были такими же, какими их показывал «Ремингтон-два» раньше. Кейти отошла от пульта управления.
— Сибил, отпусти его. Алек, немедленно сядь. Отдохни.
— Олл райт! — Я сел. — Э… это Техас? Или все еще ад?
— Это дело вкуса, — ответил Джерри.
— А есть ли разница? — спросила Сибил.
— Трудно сказать, — проговорила Кейти. — Ну не думай ты об этом сейчас, Алек. Я тоже смотрела передачу и вполне согласна с девочками. Я гордилась тобой.
— Да, он твердый орешек, — вмешался Джерри. — Мне не удалось поколебать его ни на йоту. Алек, ты твердолобый упрямец, я из-за тебя три пари продул! — Появилась выпивка. Джерри поднял стакан. — За твое здоровье!
— За Алека!
— Ура! Ура!
— Ладно, выпьем за меня, — согласился я и отхлебнул здоровенный глоток «Джека Дэниэлса». — Джерри? Но вы же не…
Он широко улыбнулся. Сшитый на заказ костюм ранчеро исчез; сапожки, какие носят на Западе, уступили место раздвоенным копытам, в волосах проросли рога, кожа заиграла темно-красным огнем, отливая маслянистым блеском и туго обтягивая мощную мускулатуру. Между ног вылез несообразно огромный фаллос.
Кейти сказала мягко:
— Я думаю, ты убедил его, милый. Это не самое приятное из твоих обличий.
Традиционный дьявол тут же исчез, превратившись в знакомого мне техасского миллионера.
— Так-то лучше, — хихикнула Сибил. — Папочка, а зачем тебе понадобился этот малоаппетитный образ?
— Таков устойчивый стереотип. Впрочем, обличье, которое я ношу в данный момент, больше подходит для нашей обстановки. Вам тоже не мешало бы облачиться в техасский наряд.
— А нужно ли? Я полагаю, Патти уже достаточно приучила мистера Грэхема к виду обнаженного тела.
— Ее тело — это не твое тело. И поторопись, а не то я поджарю тебя на завтрак.
— Папочка, ты обманщик! — Сибил вырастила на себе голубые джинсы и бюстгальтер, даже не вставая с кресла. — Мне надоело быть тинэйджером, и я не вижу причин продолжать разыгрывать эту шараду. Святой Алек знает, что его надули.
— Сибил, а не много ли ты болтаешь?
— Дорогой мой, Сибил, возможно, и права, — спокойно вмешалась Кейти.
Джерри покачал головой. Я вздохнул и сказал то, что должен был сказать:
— Да, Джерри, я знаю, что меня обманули. Те, кого я считал своими друзьями. И друзьями Марги — тоже. Значит, за всем этим стояли вы? Тогда — кто я такой? Иов?