Выбрать главу

Корабля? Кармоди увернулся от них и ринулся к выходу. Но из верхней и нижней кромок люка выросли острые зубья, люк приоткрылся чуть шире и тут же начал закрываться. Как он мог подумать, что это металл? Блестящие темные стены корабля подернулись рябью и стали сокращаться. Ноги Кармоди увязли в липкой губчатой подстилке, а три пальца кружили вокруг него, преграждая ему путь к уменьшающемуся квадратику дневного света.

Кармоди боролся с отчаянием мухи, попавшей в паутину (очень похоже, хотя понимание пришло слишком поздно). Прямые края люка, ставшие округлыми и влажными, сжались до размера бейсбольного мяча. Три цилиндра крепко держали Кармоди, и он уже не мог сказать, кто из них профессор, кто – мутант, а кто – прелестная Эвива.

И окончательное потрясение: стены и потолок корабля (или того, что это было) стали влажными, красными, живыми, сомкнулись вокруг Кармоди и проглотили его.

Спасения не было. Кармоди не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Он смог лишь потерять сознание.

Глава 16

Как бы издалека он услышал голос:

– Ну как, доктор? Есть надежда?

Кармоди узнал голос: это был Приз.

– Я оплачу все расходы, – сказал другой голос (Кармоди узнал и его: Модсли). – Можно его еще спасти?

– Спасти можно, – произнес третий, по-видимому, врач. – Возможности медицины неограниченны, ограниченны возможности пациентов, но это уже их слабость, а не наша.

Кармоди силился открыть глаза или рот, но ни веки, ни губы его не слушались.

– Это очень серьезно? – спросил Приз.

– Вопрос слишком сложен, чтобы дать точный ответ, – сказал доктор. – Надо сначала определиться с терминами. Медицинская наука, к примеру, проще, чем медицинская этика. Предполагается, что мы, члены Галактической Медицинской Ассоциации, обязаны сохранить жизнь. Предполагается также, что мы действуем в интересах той конкретной формы, которую мы пользуем. Но что прикажете делать, когда эти два императива вступают в противоречие? Уиичи с Девин-5, например, просят врачебной помощи, чтобы излечиться от жизни и войти в желанные врата смерти. Это чертовски трудная задача, вы уж мне поверьте, и осуществима она лишь тогда, когда уиичи ослабевают от старости. И что же должна сказать этика по поводу такого странного отклонения от нормы? Следует ли нам потакать желанию уиичи, что порицается почти во всех уголках Галактики? Или же действовать на основе обычных стандартов и обрекать уиичи на судьбу, которая для них хуже смерти в буквальном смысле слова?

– Это имеет отношение к Кармоди? – спросил Модсли.

– Не слишком большое. Но я полагал, что вам это покажется интересным и поможет понять, почему мы имеем право на самый высокий гонорар.

– А Кармоди в очень скверном положении? – настаивал Приз.

– Только про мертвого можно сказать, что он в очень скверном положении, – успокоил доктор. – Но даже и тогда бывают исключения. Пентатаналуна, например, которую обыватели называют пятидневной возвратной смертью, это не что иное, как временное окоченение. Вульгарные разговоры о смерти в данном случае неуместны.

– Но как же насчет Кармоди? – напомнил Модсли.

– Больной не мертв, – успокоил доктор. – Он всего лишь в шоке. Выражаясь проще, в обиходной манере, он в обмороке.

– А привести его в себя вы можете? – спросил Приз. – Ваши термины не очень ясны, – возразил врач. – Мне трудно работать без...

– Я хотел спросить: вы можете вернуть его в исходное состояние?

– Ну, это уже довольно точное определение, тем более вы дали его без долгих размышлений. Но что такое исходное состояние? Знает ли это кто-нибудь из вас? Знает ли это сам пациент, если допустить, что он чудесным образом сумеет участвовать в своем лечении? И как мы с вами можем знать, которое из крошечных изменений, происходящих с каждым ударом сердца, имеет существенное значение для его личности? Не теряется ли эта личность с каждой секундой? Ведь в таком случае мы никогда не сможем полностью воспроизвести ее. Это серьезный вопрос, господа.

– Чертовски сложный, – согласился Модсли. – Но, предположим, вы просто сделаете его как можно ближе к прежнему. Это для вас трудно?

– Только не для меня, – сказал доктор. – У меня большой опыт. Я привык иметь дело с самым страшным и самым отвратительным. Не могу сказать, что стал совсем невосприимчивым – просто я свыкся с печальной необходимостью не обращать внимания на душераздирающие процедуры, характерные для моей профессии.

– Ладно, док, хватит! – взорвался Приз. – Лучше расскажи, что ты собираешься делать с моим дружком.

– Я должен оперировать, – сказал доктор. – Это единственная надежда. Я произведу диссекцию (расчленю вашего Кармоди, попросту говоря) и уложу члены и органы в предохраняющий раствор, который затем разбавлю растворителем К-5. Мозг и нервная система будут подсоединены к различным разъемам. Дальнейшая процедура требует их подключения к жизнеимитатору и прижигания синапсов в строго определенной последовательности. Так мы сможем обнаружить все разрывы, испорченные клапаны, закупорки и прочие повреждения. Установив отсутствие оных, мы приступаем к разборке мозга и наконец подходим к главному контакту разума и тела. Осторожно разомкнув его, мы проверим все внешние и внутренние цепи. Если и здесь все в порядке, мы откроем резервуар разума (убедившись, конечно, в отсутствии утечек) и проверим уровень сознания. Если он низок или же вообще на нуле (в подобных ситуациях почти всегда так и бывает), мы анализируем осадок и искусственно создаем новую порцию сознания. Эта новая порция проходит исчерпывающую проверку и впрыскивается в резервуар. Затем все части тела воссоединяются, и пациент может быть реанимирован жизнеимитатором. Вот и весь процесс.

– Ух! – вздохнул Приз. – Я и собаку не стал бы так лечить.

– Я тоже, – сказал доктор. – По крайней мере, пока собачья раса не станет разумной. Итак, хотите ли вы, чтобы я приступил к операции?

– Приступайте, – решил Модсли. – Ничего не поделаешь. Бедный малый так надеялся на нас, и мы не можем бросить его без помощи. Выполняйте свой долг, доктор!

Все время, пока длился этот разговор, Кармоди боролся со своим дезорганизованным организмом. С нарастающим ужасом он слушал доктора, и в нем крепло убеждение, что его друзья могут причинить ему вреда куда больше, чем способны вообразить его злейшие враги. Наконец титаническим усилием он приподнял веки и отлепил язык от неба. – Никаких операций! – просипел он. – Голову оторву! Попробуйте только начать вашу растреклятую операцию!

– Очнулся, – констатировал доктор довольным тоном. – Иногда, знаете ли, словесное описание операции в присутствии пациента исцеляет не хуже, чем сама операция. Это, конечно, эффект плацебо, но смеяться тут не над чем.

Кармоди приподнялся, и Модсли помог ему встать. Прежде всего Кармоди взглянул на доктора. Это был тощий высокий человек в черной одежде, похожий как две капли воды на Авраама Линкольна. А Приз больше не был котелком. Очевидно, под влиянием потрясения он превратился в карлика.

– Пошлите за мной, если я вам понадоблюсь, – сказал доктор и исчез.

– Что произошло? – спросил Кармоди. – Тот космический корабль, те люди...

– Мы вытащили тебя в последнюю секунду, – усмехнулся Приз. – Но это был не космический корабль.

– Догадываюсь. А что?

– Кармодиед, – сказал Модсли. – То есть ваш хищник. Вы полезли к нему прямо в пасть.

– Полез, – согласился Кармоди.

– И чуть не потеряли ваш единственный шанс на возвращение домой, – продолжал Модсли. – У вас очень мало шансов, Кармоди, и нет ни одного безупречного. Присядьте, я вам постараюсь объяснить.