Его она нашла среди этого мусора, в коралловой пещерке, стены которой сияли всеми цветами радуги. Он быстро отвернулся и смахнул слезы с глаз, когда ощутил, что она рядом. Потом он поднял голову и сказал, имея в виду свои слезы:
— Простите, леди.
— Я тоже прошу прощения. Это место я придумала как уголок вечной радости.
— А вы?..
— Конечно же, Анни, — ответила она.
— Но как ты выросла!
— Да, выросла. Иди ко мне. Он встал и подошел к ней.
Когда она ласково обняла его, он спросил:
— Тогда ты будешь мне как мама, да?
— Разумеется. Эдди, я буду для тебя кем захочешь. Буду тем, кто тебе нужен.
Внезапно слезы снова заструились по его лицу.
— Мне как-то снилось, — сказал он, — что я тоже стал большим. Это было так мучительно больно…
— Знаю.
— А что, если мне не возвращаться вовсе? Я бы остался здесь на веки веков.
— Как пожелаешь, дорогой. Это место всегда будет твоим домом — где бы ты ни находился.
Прошла минута — или час? или год? — прежде чем он высвободился из ее объятий и оглянулся в сторону гор.
— Ты слышишь? — спросил он.
Эхо отступающего моря все еще звенело в окружающем воздухе. Она молча кивнула в ответ: слышу.
— Меня зовут.
— Знаю.
— Я должен идти.
— Нет, ты ничего не должен.
— Тогда я хочу идти. Все остальное — только боль. Она ухватила его за руку.
— Прости меня! — воскликнула она. — Прости, если сможешь. Мне было невдомек, что мир так ополчится на тебя, так истерзает тебя! Я придумала для нас прекрасный сон. И что же — он растоптан! Ты не своей волей угодил в мир, где для тебя есть только одно — боль. Я люблю тебя, Эдди. Ты слишком чист душой, ты слишком дух — мир же предлагает тебе бездушное, грязно-плотское.
— Мир одарил меня способностью уходить в фантазии, Анни.
Она отвела глаза.
— Но не слишком ли дорого ты за это заплатил? — сказала она. — Не слишком ли дорого?
Он наклонился и поцеловал ей руку.
— Нет, оно стоило того. Конечно, стоило.
Они молча вслушивались в меланхолическое долгое эхо — удаляющийся рокот. Потом он сказал:
— Ну, мне пора.
— Побудь еще немного.
— Тогда спой для меня.
Она запела, и ее пение преобразило мир. Море обрело свою подлинную сущность — через эту песню. И тени со звериными повадками заметались вокруг.
— Спасибо, — сказал он через долго-предолгое время. — Я тоже люблю тебя, Анни. Всегда любил — и буду любить вечно. А теперь я все же должен идти на зов.
— Нет, не уходи!
— Я ухожу. Знаю, ты можешь удержать меня, потому что это твое королевство. — Взгляд его упал на их сцепленные руки. — Но, пожалуйста, не делай этого.
Она вглядывалась в его сероглазое мальчишеское лицо, на котором лежал отсвет прожитых сорока лет, — оно смотрело словно из разверстого гроба. Она отпустила его руку.
— Bon voyage, Эдди.
— Au revoir, — сказал он.
Затем повернулся и направился на восток, оставляя море за своей спиной — его грохот становился все глуше и глуше и со временем превратился в далекое злобное урчание.
Она же двинулась в противоположном направлении — к берегу. Медные горы стали угольно-синими. Небо почернело, и на нем высыпал мириад звезд. Она села на скале под звездным куполом и стала слушать ропот волн — теплых, как кровь.
Из всех меланхолических тем, какая, согласно всеобщему мнению человечества, является наиболее грустной? Смерть — гласит очевидный ответ. «А когда, — спрошу я, — эта наиболее меланхолическая тема является и наиболее поэтичной?» И на этот вопрос ответ очевиден: когда она более всего сопряжена с Красотой. Стало быть, смерть красивой женщины есть самый поэтический в мире предмет изображения — и в равной степени справедливо и несомненно, что рассказ об этом лучше всего вложить в уста безутешного влюбленного.
«Философия творчества», Эдгар Аллан ПоЭто было уже в апреле, когда солнышко сияло сквозь голубой лоскут, который мы, шуты, называем небом. Ночи становились все шумней, все оживленнее — звучали гитары, танцевали зажигательное фламенко. Пока во дворе веселились вокруг костров, из замка в северной стороне доносился шум идущего там пира. Однако все устали развлекаться — и во дворе крепости, и в замке. Принц Просперо обрюзг, располнел, стал приволакивать ногу. Прошел слух, что он теперь разнообразит свои развлечения приемом восточных наркотиков — курит бенгальский опиум, который, опять же по слухам, вызывает жуткие кошмары.