— Возможно, тебя наняли убить веганца.
— Возможно.
— Зачем?
— Я сказал, что это возможно, но это не факт.
— Тогда я задам тебе еще только один вопрос, и покончим с этим. Какой прок в смерти веганца? Его книга принесла бы пользу нашим отношениям с веганцами.
— Я не знаю, есть ли в этом прок или нет, Караги. Давай лучше метать ножи.
Что мы и делали. Я уловил расстояние и баланс и послал два ножа прямо в десятку. Затем Хасан всадил еще два, вдобавок к ним, последний нож вскрикнул болевым криком металла, завибрировав возле одного из моих.
— Хочу кое-что тебе сообщить, — сказал я, когда мы снова их вытащили. — Я возглавляю поездку и отвечаю за безопасность ее участников. Я тоже буду охранять веганца.
— Очень хорошо, Караги. Ему нужна защита. Я положил ножи в корзину и двинулся к двери.
— Мы отправляемся завтра в девять утра. У меня будет конвой скиммеров на первом поле территории Конторы.
— Хорошо. Доброй ночи, Караги.
— …И зови меня Конрад.
— Хорошо.
Он изготовился, чтобы бросить нож в мишень. Я закрыл дверь и двинулся по коридору обратно. Пока я шел, я услышал еще один «шмак», и прозвучал он гораздо явственней, чем тот, первый. А эхо его прокатилось мимо меня по всему коридору.
Пока шесть скиммеров летели через океаны в направлении Египта, я обратил свои мысли сначала к Косу и Кассандре, а затем не без труда выудил их оттуда и послал вперед — к пескам, к Нилу, к крокодилам-мутантам и некоторым усопшим фараонам, которых должен был тогда потревожить один из последних моих проектов. («Смерть приходит на мягких крыльях к тому, кто оскверняет…» и т. д.) А затем я стал думать о человечестве, грубо запихнутом на полустанок Титана, где оно работает в Конторе Земли, унижающемся на Тайлере и Бакабе, болтающемся на Марсе и кое-как перебивающемся на Рилпахе, Дивбахе, Литане и на паре дюжин других миров Веганского Объединения. Затем я стал думать о веганцах.
Голубокожий народец со смешными именами и рябой, как после оспы, взял нас к себе, когда мы замерзали, и накормил нас, когда мы голодали. Да. Они прекрасно разобрались в том, как пострадали наши колонии на Марсе и Титане в результате почти вековой оторванности от всего и всея, случившейся после Трехдневного конфликта, — это ведь только потом был создан приемлемый межзвездный корабль. Как коробочный долгоносик (по словам Эммета), мы искали свой дом, поскольку привыкли к тому, что прежде он у нас был. Хотели ли веганцы уничтожить сих насекомых? Нет. Раса более древняя и мудрая, они позволили нам селиться в их мирах, жить и работать в их городах, будь то на суше или на море. Потому что даже такая развитая цивилизация, как веганская, испытывает некоторую потребность в ручном труде одной из разновидностей живых существ с противостоящим большим пальцем руки. Ни машины, ни машинные мониторы не заменят хороших домашних слуг, равно как хороших садовников, рыбаков в соленом море, представителей опасных профессий — подземных рабочих и наземных проституток, — а также фольклорных циркачей из чуждой веганцам разновидности живого мира. По общему убеждению, присутствие там человека несколько снижает уровень веганской среды обитания, однако же люди сами это компенсируют своим личным вкладом во все увеличивающееся тамошнее благосостояние.
Мысль эта и вернула меня к Земле. Веганцы прежде никогда не видели полностью разрушенной цивилизации, так что наша родная планета произвела на них большое впечатление. Достаточно большое, чтобы терпеть на Тайлере наше правительство-в-отсутствии. Достаточно большое, чтобы покупать билеты для земного путешествия, дабы осмотреть руины. Достаточно большое даже для того, чтобы покупать здесь недвижимость и строить курорты. Есть свое очарование в планете, которую используют как музей. (Что там Джеймс Джойс говорил о Риме?) Так или иначе, по итогам каждого бюджетного года веганцев мертвая Земля еще приносит своим живущим на ней внукам небольшой, но ценный доход. Вот почему — Контора, Лоурел, Джордж, Фил и все прочее.
Вот почему — даже и я, в каком-то смысле.
Далеко внизу океан был как серо-голубой ковер, который утаскивали из-под нас. Его сменил темный материк.
Мы устремились в направлении Нового Каира. Приземлились в стороне от города. Посадочной площадки там нет. Мы просто опустились на пустое поле, которое использовали для этих целей, и оставили Джорджа для охраны.
Старый Каир еще горюч, однако те, с кем можно иметь дело, живут в основном в Новом Каире, так что путешествовать можно довольно нормально. Миштиго не захотел посетить мечеть Кейт-Бей в Городе Мертвых, которая сохранилась после Трех Дней; однако он ради меня согласился сесть в скиммер и полетать вокруг нее на малой высоте и скорости, дабы пофотографировать и посмотреть. Если уж говорить о монументах, то он хотел посетить пирамиды, Луксор, Карнак, Долину Царей и Долину Цариц.
Хорошо, что мы осмотрели мечеть с воздуха. Под нами судорожно бегали какие-то темные фигуры, останавливаясь лишь затем, чтобы бросить в летательный аппарат камень.
— Кто они? — спросил Миштиго.
— Горючие, — сказал я. — Что-то вроде людей. Они различаются по размеру, форме и ничтожности.
Мы еще покружили, пока он не удовлетворил свое любопытство, и вернулись на поле.
Итак, снова приземлившись в лучах сверкающего солнца, мы высадились, выставили охрану у скиммера и двинулись по разбитому шоссе, где асфальт чередовался с песком; кроме меня и двух временных помощников шли Миштиго, Дос Сантос и Красный Парик, Эллен и Хасан. Эллен лишь в последнюю минуту решила сопровождать в поездке своего мужа.
По обе стороны дороги тянулись поля высокого сахарного тростника, блестевшего на солнце. Вскоре поля остались позади — мы шагали мимо низких служебных построек города. Дорога стала шире. Тут и там росли пальмы, возле них лежали островки теней. Два малыша с огромными карими глазами проводили нас взглядом. Они погоняли усталую шестиногую корову, вращавшую сакию — большое колесо для поливки; для здешних мест обычнейшая картина, с тем лишь отличием, что от этой коровы оставалось больше отпечатков копыт.
Мой надзиратель этих мест Рамзес Смит встретил нас в гостинице. Крупный, на его золотистого цвета лицо надета крепкая сеть морщин; у него были типично печальные глаза, но постоянная улыбка компенсировала это впечатление.
В ожидании Джорджа мы сидели в главном зале гостиницы, потягивая пиво. Чтобы заменить его, была послана охрана из местных.
— Работа идет все лучше, — сказал мне Рамзес.
— Отлично, — отозвался я.
Никто меня не спросил, что это за «работа» такая, в связи с чем я испытывал положительные чувства. Я хотел, чтобы для них это был сюрприз.
— Как твоя жена, дети?
— Отлично.
— А новорожденный?
— Выжил, — сказал Рамзес гордо, — и безо всяких осложнений. Я послал жену на Корсику, там он и родился. Вот фото.
Я сделал вид, будто внимательно разглядываю, и выразил свое одобрение ожидаемыми от меня междометиями.
— Так вот, что касается съемки, — сказал я, — тебе не нужно дополнительное оборудование?
— Нет, мы отлично обеспечены. Все идет хорошо. Когда вы хотите посмотреть работу?
— Сразу же, как только что-нибудь поедим.
— Вы мусульманин? — вмешался в разговор Миштиго.
— Я коптской веры, — ответил Рамзес, на сей раз не улыбнувшись.
— О, в самом деле? Вы еретики-монофизиты, не так ли?
— Мы не считаем себя еретиками, — ответил Рамзес.
Когда Миштиго ударился в перечень христианских ересей, для него забавных, да и только, я сел, размышляя, правильно ли сделали мы, греки, что пустили логику в этот разнесчастный мирт Еще раньше, в приступе злобы, оттого что должен возглавить поездку, я записал их все в журнале путешествия. Позднее Лоурел сказал мне, что это был отличный и хорошо оформленный документ. Что, кстати, показывает, как отвратительно я должен был" себя чувствовать в тот момент. Я даже занес в журнал информацию о том, как в шестнадцатом веке по ошибке канонизировали Будду как святого Иозафата. Под конец, поскольку Миштиго явно смеялся над нами, я понял, что мне остается или убить его, или сменить эту пластинку.