На поясах у наших носильщиков висели клинки. У Морби было несколько клинков, а кроме того — маленький пистолет.
Путь резко пошел наверх. Один из носильщиков ругнулся. Края полога ночи дернуло вниз, до самой линии горизонта, и его наполнила смутная пурпурная мгла, тонкая, как выдох сигаретного дыма. Медленно и очень высоко, словно скат в воде, поводила крылами в воздухе темная тень летуче-паучьей мыши, пересекающей узкий лик месяца. Прокруст упал.
Морби помог ему подняться на ноги, но Прокруст покачнулся и повис на нем.
— Что вас беспокоит, господин?
— Внезапная слабость, онемение членов… Возьми мой карабин. Он потяжелел. Хасан хмыкнул.
Прокруст повернулся к Хасану, кукольная его челюсть опустилась. Затем он и сам опустился — упал на землю. Морби только что взял карабин, и руки у него были заняты. Охранники приземлили нас, довольно-таки поспешно, и бросились к Прокрусту.
— У тебя есть вода? — спросил он, и глаза его закрылись. Больше он их не открыл.
Морби приложил ухо к его груди, подержал оперенную часть своего жезла у него перед ноздрями.
— Мертв, — объявил наконец он.
— Мертв? — Носильщик, покрытый чешуей, начал плакать. — Он биль бог. Он биль великий воитель. Что нам теперь делать?
— Он мертв, — повторил Морби, — и я ваш вождь, пока не объявят нового Главного воителя. Заверните его в свою одежду. Оставьте Прокруста здесь прямо на этом плоском камне. Ни одно животное сюда не придет, так что никто его не тронет. Мы заберем его на обратном пути. Однако теперь мы должны отомстить этим двум. — Он указал на нас своим скипетром. — До Долины Спящих уже рукой подать. Вы приняли таблетки, которые я вам давал?
— Да.
— Да.
— Да.
— Да.
Вскоре нас снова подняли и понесли вверх по склону, за краем которого тропа нырнула во флюоресцирующую воронку с выщербленными краями. Огромные каменья, разбросанные вокруг, казались объятыми пламенем.
— Это место, — сказал я Хасану, — описывал мой сын. Здесь нить моей жизни проходит через горящий камень. Он видел, что мне угрожает Мертвец, однако судьба дважды подумала и подвергла этому смертельному испытанию тебя. Но если оглянуться назад, когда я всего лишь привиделся Смерти, именно это место и послано мне на погибель.
— Упасть с Шинвата — это согреться, — сказал Хасан.
Нас втащили в расщелину и бросили на камни. Морби снял карабин с предохранителя и отступил назад.
— Освободите грека и привяжите его вон к той колонне, — указал он оружием.
Носильщики выполнили его приказ, понадежней связав мне руки и ноги. Камень был влажный и гладкий, убивающий совершенно незаметно.
То же самое они проделали с Хасаном, привязав его в восьми футах справа от меня.
Морби так установил свой фонарь, чтобы тот высвечивал возле нас желтый полукруг. Возле него самого, как статуи дьяволов, стояли четыре курета.
Морби улыбался. Он прислонил карабин к каменной стене, что была у него за спиной.
— Это Долина Спящих, — сказал он нам. — Тот, кто здесь спит, не просыпается. Однако мясо здесь не портится, что обеспечивает нас в неурожайные годы. Перед тем как мы вас здесь оставим… — Он повернулся ко мне: — Видел, куда я поставил карабин?
Я не ответил.
— Думаю, твои внутренности до него достанут, Комиссар. Во всяком случае, я сейчас это проверю. — Он вытащил кинжал из-за пояса и приблизился ко мне. Четыре получеловека шли за ним. — Кто, по-твоему, из вас храбрее, ты или араб?
Ни я, ни Хасан не ответили.
— Ну что ж, вы сами про себя это узнаете, — процедил он сквозь зубы. — Ты первый!
Он выдернул края моей рубашки и вырезал ее спереди, медленно и многозначительно описывая круги ножом в двух дюймах от моего живота и внимательно вглядываясь мне в лицо.
— Боишься… Лицо еще этого не выдает, но выдаст. — Затем: — Смотри на меня! Я буду вводить лезвие очень медленно. Когда-нибудь я тобой пообедаю. Что ты на это скажешь?
Я засмеялся. Неожиданно рассмеяться — это было куда как кстати.
Лицо Морби скривилось, а затем вытянулось, словно озадачившись на миг.
— Ты, часом, не рехнулся от страха, Комиссар?
— Перья или свинец? — спросил я его.
Он знал, что это значит, и хотел что-то сказать, но тут услышал, как примерно в двадцати шагах от него щелкнул камушек. Его голова дернулась в ту сторону.
Последнюю секунду своей жизни он истратил на вопль, пока Бортан, всей мощью своего прыжка опрокинув его на землю, не снес ему голову с плеч.
Явился мой гончий пес.
Куреты заверещали, поскольку его глаза как два горящих уголья, а зубы его как циркулярная пила, ростом с рослого мужчину. Хоть они, схватив свои мечи, и ударили его, бока у него как у армадилла. В Бортане добрая четверть тонны… и он не совсем тот пес, что описан Альбертом Пейсоном Терхьюном.
Он был занят с минуту, и, когда закончил, живых среди куретов не было — все были разорваны на куски.
— Кто это? — спросил Хасан.
— Щенок, которого я нашел в мешке, выброшенном волной на берег… мешок был плотный и не утонул. А в нем моя собака, — сказал я, — Бортан.
В более мягкой части его плеча была рана. В этой схватке он ее не получал.
— Он нас сначала искал в деревне, и его пытались поймать. Много куретов нашли свою смерть в этот день.
Бортан семенил лапами и лизал мое лицо. Вилял хвостом, фыркал по-собачьи, вертелся по-щенячьи и носился кругами. Он прыгнул на меня и лизнул в лицо.
— Хорошо, когда у человека есть собака, — произнес Хасан. — Я всегда любил собак.
После этих слов Бортан его обнюхал.
— Ты вернулся, ты, старый грязный сукин сын, — сказал я ему. — Разве ты не знаешь, что собаки все вымерли?
Он завилял хвостом, снова подошел ко мне и лизнул мою руку.
— Прости, что не могу почесать тебя за ухом. Однако ты знаешь, что мне бы этого хотелось, правда же?
Он завилял хвостом.
Я разжал и снова сжал пальцы правой руки, насколько это позволял узел. Делая это, я повернул голову направо. Бортан наблюдал — его влажные ноздри трепетали.
— Руки, Бортан. Мне нужны руки, чтобы освободиться. Руки, что развяжут мои узлы. Ты можешь их найти, Бортан, и привести сюда.
Он подхватил руку курета, лежавшую на земле, и положил ее к моим ногам. Затем поднял голову и помахал хвостом.
— Нет, Бортан. Нужны живые руки. Руки друзей. Руки, которые меня развяжут. Ты ведь понимаешь, правда?
Он лизнул мою ладонь.
— Иди и найди руки, чтобы освободить меня. Живые и преданные. Руки друзей. Ну, быстро! Пошел!
Бортан повернулся и побежал, остановился, оглянулся и затем задрал хвост.
— Он что, понимает? — спросил Хасан.
— Думаю, что да. Мозги у него не такие, как у обычной собаки, и он живет гораздо дольше, чем человек, чтобы научиться все понимать.
— Тогда будем надеяться, что он найдет кого-нибудь раньше, чем мы навечно заснем.
— Да.
Мы так и торчали там, и ночь была холодна.
Мы ждали долго. В конце концов мы потеряли счет времени. Мучительная судорога свела все наши мышцы. Мы были покрыты коркой крови из бесчисленных мелких ран, сплошь исцарапаны. От усталости и бессонницы кружилась голова.
Мы так и торчали там, и веревки врезались в нас.
— Думаешь, они доберутся до твоей деревни?
— Мы помогли им взять хороший старт. Надеюсь, у них довольно приличный шанс.
— С тобой всегда трудно работать, Караги.
— Знаю. Я и сам это заметил.
— …Как в то лето, когда мы заживо гнили в подземных казематах Корсики.
— Согласен.
— …Или когда мы добирались до вокзала в Чикаго, после того как в Огайо лишились всего оборудования.