P. S. Омела и статуя больше не действуют. Почему вы вдруг стали так суеверны?
Я взглянул на часы. Было одиннадцать пятнадцать. Я зашел в магазин и воспользовался телефоном.
— Привет, Кела, — сказал я, когда услышал ее голос. — Это я.
— Вердет, — сказала она. — Ты долго не появлялся.
— Я был занят.
— Чем?
— Ты знаешь, где находится старая церковь Апостолов рядом с шоссе номер шесть?
— Конечно. Она есть в моем списке.
— Встречай меня там в двенадцать тридцать, и я все расскажу тебе за обедом.
Создание научно-фантастического романа
Сильвия Бюрак попросила меня написать эссе для «Райтера», и я сочинил следующий текст. Большая его часть посвящена соображениям, возникшим при создании романа «Глаз Кота». Вряд ли я писал когда-нибудь столь подробно о том, как я сочиняю. Я включил этот текст в сборник для тех из вас, кто интересуется подобными вещами.
Покойного Джеймса Блиша однажды спросили, где он находит идеи для своих научно-фантастических рассказов. Он ответил так же, как отвечаем все мы — из наблюдений, из прочитанного, из жизненного опыта и так далее. Тогда его спросили: а что он делает, если во всем этом ему не удается найти новой идеи. Он сразу же ответил: «Я занимаюсь самоплагиатом».
Конечно, Блиш имел в виду, что он просматривает свои прежние вещи для того, чтобы обнаружить неразработанные линии. Веря в неизменность круга своих пристрастий и пытаясь оживить старые привязанности, он стимулирует таким образом появление новых мыслей. И получается. Время от времени я делаю то же самое, и обычно это дает много новых идей.
Но я пишу уже более двадцати лет и кое-что знаю о том, как работает мой мозг, когда я подыскиваю сюжет или излагаю его. Я не всегда знал то, что знаю теперь, и в большинстве ранних вещей двигался наугад — определяя темы, нащупывая характеры и мысли. Теперь для меня намного легче ощутить себя в кресле водителя, устремляющего вперед свой новый рассказ. Это может быть рассказ новейшей модели, но рулевой механизм остается прежним, и, включив передачу, я знаю, что делать дальше.
Например — окружающая обстановка. С моей точки зрения, научная фантастика всегда рациональна — она занимается распространением в будущее или на чуждое окружение того, что известно теперь, в то время как фэнтези имеет дело с метафизикой, вводя неизвестное, причем обычно в чужое окружение. Временами различия не слишком выражены, а иногда даже интересно эти различия затушевывать. Однако на практическом, рабочем уровне именно по этому принципу я их различаю.
Рассказы обоих видов (я никогда не устаю это повторять) требуют того же, что и обычная литература, с необходимым добавлением экзотического окружения. Из трех базовых элементов фантастики — сюжета, героев и окружающей обстановки, именно окружающая обстановка требует усиленного внимания в научной фантастике и фэнтези. Здесь, как нигде более, вы балансируете между сверхобъяснением и сверхпредположением, между возможностью утомить читателя излишними деталями и потерять его, не дав достаточных объяснений.
Сначала я обнаружил именно эту трудность. Я познакомился с ней, стараясь экономить описания, стремясь сделать движение рассказа более быстрым, а затем постепенно вводя задний план. Следуя этим путем, я осознал, что таким образом можно решить две проблемы: простое представление материала, подаваемое точно отмеренными дозами, служит дополнительным способом повышения читательского интереса. Я использовал этот прием в начале моего рассказа «Вариант единорога», в котором я откладывал на несколько страниц описание необычных созданий.
«Причудливое сплетение огней, средоточие света, оно двигалось с ловкостью, почти изяществом, колеблясь между видимым и невидимым существованием, как проблески света в штормовой вечер. Пожалуй, темнота между вспышками более соответствовала его истинной сущности — водоворот черного пепла, совершаемый под ритмичные завывания ветра пустыни за строениями, в той же мере пустыми и одновременно наполненными, как страницы непрочитанной книги или тишина между нотами мелодии».
Как видите, я сказал достаточно, чтобы удержать читательское любопытство. К тому времени, когда становится ясно, что это единорог в призрачном городе Нью-Мексико, я уже ввел еще одного героя и конфликт.
Действующие лица представляют для меня меньшую трудность, чем окружение. Люди обычно остаются людьми в декорациях научной фантастики. Главные герои являются мне почти полностью определенными, а второстепенные не требуют много работы. Что касается описания их внешности, то на первых порах легко перебрать. Сколько действительно нужно читателю? Как много может усвоить мозг за один раз? Я решил иметь полное представление о герое, но отмечать только три черты. Затем прекратить описание и продолжать рассказ. Если четвертая характеристика проглатывается легко, прекрасно. Но здесь на первой стадии следует остановиться. Поверьте, остальные черты будут появляться по мере надобности. «Это был стройный краснолицый парень, у которого одно плечо было ниже другого». Будь он стройный краснолицый парень со светло-голубыми глазами (или большими руками, или веснушками на щеках), с одним плечом выше другого, он скорее ускользнет от мысленного взора, нежели станет более ясным образом. Слишком много деталей создают перегрузку ощущений, ослабляя способность читателя к воображению. Если эти добавочные детали действительно необходимы для дальнейшего повествования, лучше ввести следующую дозу позднее, дав время для того, чтобы первые впечатления усвоились. «Ага, — ответил он, и его голубые глаза вспыхнули».
Я упомянул окружающую обстановку и героев как типичные примеры развития писательских навыков. Навыки приходят с практикой и потом, по прошествии некоторого времени, могут стать второй натурой, на которую не обращают внимания. Для этого существует тренировка, при помощи которой каждый, приложив определенные усилия, может овладеть некоторыми приемами. Но не в этом существо писательского труда.
Для меня важным является развитие и уточнение взглядов на мир, экспериментирование с точками зрения. Это составляет сущность процесса повествования, и здесь все выученные методы становятся не более чем инструментами. Это составляет авторский подход к материалу, который делает произведение уникальным.
Например, я живу на Юго-Западе уже почти десять лет. По некоторым причинам я стал интересоваться индейцами. Я начал посещать праздники и танцы, читать антропологическую литературу, бывать на лекциях и в музеях. Я познакомился с индейцами. Вначале мой интерес направлялся только желанием узнать больше, чем я уже знаю. Позднее я стал чувствовать, что в моем подсознании начинает оформляться рассказ. Я ждал. Я продолжал накапливать информацию и впечатления в этой области.
В один прекрасный день мое внимание сосредоточилось на племени навахо. Позднее я понял, что если смогу определить причину этого интереса, то получу рассказ. Это произошло, когда я обнаружил, что навахо придумали свои собственные слова, около сотни, для названия различных частей двигателя внутреннего сгорания. Другие индейские племена, которые я знаю, не сделали ничего подобного. Ознакомившись с автомобилями, они стали просто употреблять английские термины для карбюратора, зажигания свечей и т. д. Но навахо придумали свои собственные слова для этих вещей — знак, свидетельствующий как об их независимости, так и о приспособляемости.
Я стал смотреть глубже. Племена хопи и пуэбло, родственные навахо, среди своих ритуалов имеют танцы дождя. Навахо не тратят больших усилий, чтобы управлять погодой таким способом. Вместо этого они приспосабливаются к дождю или засухе.
Приспособляемость. Именно это. Это стало темой моего романа. Предположим, задал я себе вопрос, я мог бы взять современного индейца и при помощи эффекта расширения времени, обусловленного движением в пространстве со скоростью света, показать его в добром здравии, скажем, через сто семьдесят лет? Здесь был бы перерыв в его истории на то время, пока он отсутствовал, период, в течение которого на Земле произошло бы множество изменений. Именно так пришла ко мне идея «Глаза Кота».