Задние огни грузовика заставляют меня вздрогнуть. Я только что приехала и чувствую, что была здесь слишком долго. Фудзи кажется слишком далекой, а я слишком незащищенной. Я должна вернуться.
Что это, урок или только прощание?
Урок, ибо душа конфликта висит у меня перед глазами: я не хочу, чтобы меня тащили через мост Ницше.
Приди, Хокусай, покажи мне другой вид Фудзи.
6. Вид горы Фудзи от Кайиказавы
Туманная, таинственная Фудзи над водой. Чистейший воздух входит в мои ноздри. Здесь есть даже рыбак почти на том месте, где он должен быть, хотя его поза менее драматична, чем на оригинале, а одежда более современна.
По пути сюда я посетила маленький храм, окруженный каменной стеной. Он посвящен Каннон, богине милосердия и прощения, утешительнице во времена страха и скорби. Я вошла. Я любила ее, когда была девочкой, пока не узнала, что на самом деле это мужчина. Тогда я почувствовала себя обманутой, почти преданной. В Китае ее звали Гуаньинь, и там она тоже была утешительницей, но пришла она из Индии, где была бодисаттвой по имени Авалокитесвара, мужчиной — «Господином, Который Взирает с Состраданием». В Тибете он был Чен-ре-ци — «Он с Сострадательными Глазами» — тот, кто регулярно перевоплощается, как Далай Лама. Я не верила во все эти чудеса с перевоплощением, и Каннон потеряла для меня часть своего очарования после того, как я получила эти поверхностные знания по истории и антропологии. Но я вошла. Мы мысленно возвращаемся в обстановку детства во времена тревог. Я провела там некоторое время, и ребенок внутри меня танцевал, затем все прошло.
Я наблюдала за рыбаком на этих волнах, маленьких копиях большой волны Хокусая, которая для меня всегда символизировала смерть. Маленькие смерти сворачиваются вокруг него, мужчина тащит серебряную сеть. Я вспоминаю сказку из «Тысячи и одной ночи» и другую — американских индейцев. Я могла бы увидеть христианскую символику или архетип Юнга. Но я помню, как Эрнст Хемингуэй сказал Бернарду Беренсону, что секрет величайших произведений в том, что в них нет символизма. Море есть море, старик есть старик, мальчик — это мальчик, марлин — это марлин и акула такая же, как и остальные.
Люди домысливают все сами, заглядывая за поверхность, всегда ищут большего. Для меня это, по крайней мере, непонятно. Я провела детство в Японии, отрочество в Соединенных Штатах. Во мне есть часть, которая любит видеть намеки и соприкасаться с тайной. Но американская часть никогда ничему не доверяет и всегда ищет материальный источник.
В целом я должна сказать, что лучше не доверять, хотя перед тем, как перестановка причин, которой я предаюсь, переполнит мой разум, следует наметить какие-то линии интерпретации. Я все та же, не отказываюсь от этого качества характера, которое хорошо служило мне в прошлом. Это не противоречит точке зрения Хемингуэя, так же как и моей, ибо ни одна не претендует на полную истину Однако в моей теперешней ситуации, я уверена, моя дает больший потенциал для выживания, так как я имею дело не только с «вещами», но и с отмеченными временем Державами и Княжествами. Я хотела бы, чтобы это было не так и эпигон был бы простым артефактом, сродни шаровой молнии, которую изучал Тесла. Но за всем этим что-то стоит, вне всякого сомнения, так как у желтого самолета был пилот.
Рыбак видит меня и машет рукой. Я машу в ответ с удовольствием.
Меня удивляет готовность, с которой я воспринимаю это ощущение. Я чувствую, что это должно быть связано с общим состоянием моего здоровья. Свежий воздух и путешествие пешком, по-видимому, укрепили меня. Мои чувства стали острее, аппетит лучше. Я потеряла в весе, но приобрела мускулы. Я не пользовалась лекарствами несколько дней.
Отчего бы это… Действительно ли это хорошо? Правда, я должна поддерживать мои силы. Я должна быть готова ко многому. Но слишком много сил… Равновесие, вероятно, я должна искать равновесие…
Я смеюсь, я даже не могу вспомнить, когда я смеялась в последний раз. Смешно пребывать в жизни и смерти, болезненности и здоровье таким же способом, как герой Томаса Манна, когда я уже прошла четверть всего пути. Мне понадобится вся моя сила — и, возможно, еще больше — во время пути. Раньше или позже счет будет предъявлен. Между тем я решаю наслаждаться тем, что у меня есть.
Когда я нанесу удар, это будет моим последним вздохом. Я знаю это. Этот феномен известен мастерам военного дела разных вероисповеданий. Я вспоминаю историю рассказанную Юджином Херригелем, об уроках, которые давал мастер киудо: нужно было натянуть тетиву лука и ждать, ждать, ждать, пока не раздастся сигнал отпустить ее. Два года он делал это, пока его сенсей не дал ему стрелу. Я забыла, как долго после этого он повторял это действие со стрелой. Итак, все это начало соединяться воедино, и мог бы настать существующий вне времени момент истины, когда стрела полетела бы — полетела бы в цель Прошло много времени, прежде чем он понял, что этот момент всегда приходит с последним вздохом.
Так в искусстве, так и в жизни. По-видимому, такие важные вещи, от смерти до оргазма, происходят в момент пустоты, в точке остановки дыхания. Вероятно, все они не более чем отражение смерти. Это глубокое осознание для таких, как я, ибо моя сила должна с необходимостью проистекать из моей слабости. Это управление, способность найти именно тот момент, который больше всего мне подходит. Но я верю тому, что нечто во мне знает, где ложь. Слишком поздно теперь пытаться построить мост к моему сознанию. Я составила свои скромные планы. И поместила их на заднюю полку своего сознания. Я могу оставить их там и вернуться к другим делам.
Тем временем я впитываю этот момент вместе с соленым воздухом, говоря себе, что океан есть океан, рыбак есть рыбак и Фудзи — всего лишь гора. Затем я медленно выдыхаю…
7. Вид горы Фудзи от подножия
Огонь в ваших внутренностях, следы зимы как пряди древних волос. Картина более устрашающая, чем реальность этим вечером.
Жуткий красноватый оттенок не пылает на рое облаков. Я все еще двигаюсь. Перед лицом древних сил Огненного Кольца трудно не стоять с внутренней дрожью, скользя назад через геологические эпохи ко временам творения и разрушения, когда возникали новые земли.
Великое излияние, ослепительные вспышки, танец молний, как корона.
Я погружаюсь в огонь.
Прошлую ночь я спала в пристройке маленького сингонского храма, среди кустарников, подстриженных в виде драконов, пагод, кораблей и зонтиков. Там было много обычных пилигримов, и священнослужитель совершал огненный ритуал — гома. Огни Фудзи напомнили мне об этом, так же как тогда огонь напомнил мне Фудзи.
Священник, молодой человек, сидел перед алтарем, на котором стояло блюдо для огня. Он прочитал речитативом молитву и разжег огонь. Я наблюдала, полностью очарованная, как он начал кормить огонь ста восемью лучинками. Они, как мне сказали, представляют сто восемь иллюзий души. Так как я не знаю весь список, я чувствовала, что могла бы представить парочку новых.
Неважно. Он пел псалом, звонил в колокольчик, ударял в гонг и барабан. Я взглянула на других паломников. Я увидела, что они все полностью поглощены молебном. Все, кроме одного.
Он присоединился к нам, войдя в полном молчании, и остановился в тени справа от меня. Он был одет во все черное, и крылья широкого капюшона скрывали нижнюю часть его лица. Он смотрел на меня. Как только наши глаза встретились, он отвел свои в сторону, уставившись на огонь. Через несколько мгновений я сделала то же самое.
Священник добавил ладана, листьев, масла. Я начала дрожать. В мужчине было что-то знакомое. Я хотела подробнее рассмотреть его.
Я медленно продвинулась вправо в течение следующих десяти минут, как будто отыскивая место, откуда лучше видно церемонию.
Затем внезапно повернулась и уставилась на мужчину.
Я снова перехватила его изучающий взгляд, и снова он быстро отвел глаза. Но пламя осветило его лицо, от резкого движения головы его капюшон упал.
Я была уверена, что это именно тот человек, который пилотировал желтый самолет на прошлой неделе в Тамагаве. Хотя у него не было золотой серьги, раковина левого уха выдавала его.