— Другие тоже смеялись вместе с ним, господин. Саладин схватил свою бороду двумя пальцами и сделал им знак помолчать. Действительно ли франки имеют достаточно сил, чтобы выполнить эту нелепую затею? Ограбить караван, осадить город — да, для этого у них достаточно людей, если считать и их полукровок. С другой стороны, франки сидят в своих окруженных стенами городах и каменных замках. Они передвигаются между ними в полном вооружении, с авангардом, защищенными флангами и арьергардом, — и все же принимают причастие и молятся Богу, перед тем как покинуть замок. Армия Саладина многого достигла в этой стране.
Рейнальд де Шатильон расхвастался, разогретый вином. Такой поход невозможен. Эти шейхи по своей глупости всерьез восприняли слова Рейнальда. Мудрый человек пропустит это мимо ушей.
С другой стороны, оскорбление было нанесено на публичной церемонии, на коронации их короля в этой стране. Это обстоятельство придает всему дипломатическую основу. Он может даже потребовать, чтобы весь ислам принял в этом участие. Никакой другой защитник веры в этой заброшенной стране, поделенной между аббасидами из Багдада, сельджуками из Турции и айюбитами из Египта, не имел такого положения, как он. Если Саладин примет оскорбление всерьез, весь ислам должен будет ответить.
Со всем исламом за спиной, объединенным в священной войне против христиан, он может достичь той победы, о которой так долго мечтал. И христиане, в лице Рейнальда де Шатильона, дали ему повод. То, что не могли сделать девяносто лет вооруженного конфликта и резни, сделали необдуманные слова пьяного человека.
— Ваша честность убеждает меня, — наконец сказал Саладин. — Это оскорбление Пророка и его благоверной жены зашло слишком далеко. Оно должно быть наказано огнем и мечом.
— Да, господин, — хором ответили они.
— Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса ибн Иосифа, весь ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де Шатильона, а значит, и против всех христиан. Мы должны изгнать их из этой страны за то, что они участвовали в оскорблении.
— Благодарим тебя, господин.
Он повернулся к визирю, который ожидал у входа:
— Мустафа, поищи законников. Пусть выслушают объяснения этих двоих и напишут декрет о джихаде против Рейнальда де Шатильона, который сам провозгласил себя принцем Антиохии. Это должен быть приказ всем правоверным об изгнании его из этой страны. Те христиане, которые замешаны в этом, также преследуются, несмотря на прежние обещания и права гостей.
— Да, господин.
— Весь базар гудит новостями, господин.
Томас Амнет удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Его руки были заняты приготовлением смеси.
Одной рукой он растирал пестиком содержимое чаши, другой поворачивал ступку на четверть оборота с каждым оборотом пестика. И при каждом сороковом обороте добавлял по порядку: щепотку селитры, на ногте большого пальца толченой коры хинного дерева и простой перец.
— Говорят, это будет война до смерти. Саладин созывает силы всех правоверных. Не только своих собственных египетских мамелюков, но и королевскую кавалерию Аравии, которая сражается так же, как вы, франки.
— Ты сам наполовину франк, Лео.
— Как мы, франки. И он призывает турок-сельджуков и аббасидов прислать свои войска.
— Да. Это серьезная угроза.
— Он собирается изгнать всех франков — всех нас — из Святой Земли за оскорбления, которое нанес Рейнальд де Шатильон костям Пророка.
— А как насчет ассасинов? Они тоже в этом участвуют?
Лео скорчил презрительную рожу:
— Ну что вы, господин Томас! Они же не воины. Нет. Они просто секта.
— И поэтому не столь благородны, чтобы участвовать в сражениях?
— Вы не сможете с ними сражаться, господин. Вот и все. Они дерутся не по правилам, ножами и удавками.
— Крадучись, в темноте, так?
— Да, господин.
— Они не подходят для прямой кавалерийской атаки. — Амнет снова принялся за свое дело.
Мальчик посмотрел на него с подозрением:
— Вы надо мной смеетесь?
— Даже и не думал об этом, Лео. Что еще говорят на базаре?
— Что всех франков выгонят с этой стороны моря к середине лета.
— Я думаю, чтобы выгнать нас, понадобится больше всадников, чем есть у Саладина. Неважно, кто будет помогать ему.
— Говорят, у него сто тысяч человек. И по крайней мере двенадцать тысяч вооруженных рыцарей. — Широкий конец пестика чиркнул по верхнему краю чаши, и ритм сбился. Амнету понадобилось два раза стукнуть им, чтобы войти в ритм снова.
Он знал, каковы силы Ордена тамплиеров, и он мог предполагать, чем располагает Орден госпитальеров. Христианские бароны по всей стране тоже могут кое-что выставить. Но в общей массе это не составит и одной пятой сил Саладина.
— Ты наслушался страшных сказок на базаре, Лео.
— Я знаю, господин Томас. А что вы смешиваете?
— Зелье для тебя, чтобы излечить твое любопытство. Юноша понюхал смесь:
— Фу!
Король Ги радовался, видя пот Рейнальда де Шатильона.
Тот вбежал в палату для аудиенций, и его башмаки почти выскользнули из-под него на полированном полу, когда он попытался остановиться. Колени его дрожали, туника перекосилась на теле, всегдашняя улыбка исчезла с губ. Рейнальд был в панике.
Как замечательно было видеть, что человек, который считал себя лучше всех — даже лучше короля! — находится в состоянии неуверенности и страха.
— Мой господин Ги! — голос Рейнальда даже дрожал. — Сарацины ополчились против меня.
Ги де Лузиньян выждал подобающую паузу.
— Они борются против всех нас, Рейнальд. Каждый день каждый из них, кто может дышать и держать меч, ищет смертельных столкновений с франками. Почему ты думаешь, что чем-то отличаешься от них?
— Сам Саладин издал декрет, в котором он обвиняет меня в преднамеренном богохульстве. Они жаждут священной войны против меня.
— А ты богохульствовал, Рейнальд? — Ги наслаждался ситуацией.
— Никогда по отношению к нашему Господу и Спасителю.
— Примерный христианин, не так ли?
— Я защищал веру словами так же, как и оружием. Я не мог предположить, что случайные слова Саладин сочтет столь оскорбительными. — Рейнальд пожал плечами — жест, который никак не сочетался с его предыдущей истерикой. — Иногда я насмехался над неверными. Я не могу припомнить всего, — голос его внезапно стал вкрадчивым. — Однако удар, направленный на меня в Антиохии, направлен против всех христиан, находящихся здесь. Даже против короля…
— Я читал этот декрет. — Ги смог продемонстрировать зевок, скрывая растущее ликование. — Там специально говорится, что христиане, которые будут укрывать или поддерживать тебя, становятся такими же, как ты. Если мы отдадим тебя Саладину…
— Мой господин, конечно, понимает, что, если какой-либо король отдаст сарацинам своего лучшего поделанного и защитника, он будет ославлен по всей Франции как негодяй и подлец, попадет под папское отлучение и, возможно, даже восстановит против себя своих подданных.
— Хорошо сказано, принц Рейнальд.
— Но король, принявший вызов, защитивший и поддержавший человека, который связал свою жизнь с жизнью этого короля, — такой король заслуживает звания «Защитника Креста» и будет славен во всем христианском мире, от степей к востоку от Венгрии до морей к западу от Ирландии. Такой король навсегда останется в памяти людей.
Ги некоторое время пребывал в мечтах о всеобщем признании и уважении. Но потом появилась другая мысль.
— Слышал ли ты, какое войско собрал Саладин? Более десяти тысяч рыцарей. И сотня тысяч обученных йоменов.
— Слухи приписывают ему тысячи там, где он, как обычно, имеет десятки, — усмехнулся Рейнальд.
Ги почувствовал себя несколько хуже при таком повороте разговора.
— Он хорошо знает свои силы.
— Сарацинские рыцари? Мы бились с сотней таких. Легкие доспехи и изящные мечи. Кольчуга, что режется, как сеть. Шлемы и нагрудники, которые можно проткнуть кинжалом — тонкая работа, эмаль и золоченые пластинки, — но ничего такого, что не рассек бы добрый норманнский воин или даже лангедокский рыцарь. Большинство из них сражаются в льняных одеждах, с волосами, обернутыми тюрбанами. Погрози им мечом — и они побегут.