— Эта шпага — подлинник эпохи Наполеона, лейтенант. Офицерская модель, скопированная с римского «гладиуса» — короткого колющего меча.
Кортней сделал несколько пробных взмахов плоской, почти лишенной рукоятки шпагой. Он попытался покачать ее, чтобы определить центр тяжести, как его учили на уроках фехтования. Однако точка равновесия была расположена неправильно. Широкое плоское прямое лезвие, острое, как охотничий нож, покачавшись на руке, упало налево. Казалось, оно хотело рассечь ему колено и почти рассекло.
— Что-то здесь неправильно.
— Гладиусы предназначались для более миниатюрных мужчин, — сказала она своим сухим учительским голосом. Он подумал, что она даже не взглянула бы, если бы он порезался. — В наше время, когда мужчины стали крупнее почти по всем параметрам, кому-то это оружие может показаться неподходящим.
— Как бы то ни было, я ищу несколько более…
— Попробуйте «гейдельберг», четвертый слева на последнем столе. Это дуэльный клинок, шпага более современного дизайна.
— Современного? Так…
Кортней поднял длинный стальной хлыст, у основания не толще мизинца. Эфес был защищен плоской корзинкой из стальных пластинок. На рукоятке что-то прощупывалось…
— Ого! Это бриллианты?
— Горный хрусталь, лейтенант. Это благородная шпага, скромно украшенная.
Он сжал унизанную кристаллами рукоятку и поднял шпагу, длинную и гибкую. Отойдя в проход между столами, он занял позицию en garde.
Сталь была достаточно упругой, чтобы не изгибаться в горизонтальном положении, когда лезвие клинка было расположено вертикально. Он попытался уравновесить шпагу, и это ему сразу же удалось. Баланс был идеален для его руки.
Кортней вскинул шпагу в салюте и — ах! Острая грань одного из кристаллов впилась ему в руку, расцарапав большой палец.
— Что случилось? — спросила мадам Вишо.
— Порезался, — ответил он с туповатым видом, облизывая ранку. Она кровоточила сильнее обычного. Кортней меланхолично подумал о странных грибках и бактериях, которые несомненно водятся в такой влажной стране, как Вьетнам.
— Вы, американцы, иногда совсем как дети. Если вы порезались шпагой, лейтенант, я за это не отвечаю.
Но Кортней пропустил ее слова мимо ушей. Он рассматривал кристаллы на рукоятке, отыскивая следы грязи, которые могли бы ему что-то объяснить.
Вот оно!
Одна из граней была запачкана чем-то бурым, словно засохшей кровью. Очевидно, этот проклятый кусочек стекла много лет назад нашел точно таким же образом другую жертву.
Кортней последний раз лизнул палец и левой рукой положил шпагу обратно на стол.
— Покупаете, лейтенант?
— Я думаю… А сколько стоит римский меч?
— Сорок тысяч донгов.
— Это будет — ага — четыреста долларов! Слишком дорого за то, чтобы украсить гостиную какой-то безделушкой.
— Я продаю только подлинные вещи, лейтенант.
— Ну что же, думаю, в другой раз, мэм.
— Как угодно. Пожалуйста, прикройте дверь поплотнее, когда будете выходить.
— Да, мэм. Спасибо.
Тяжелое «твок-твок» вертолетного винта разбивало воздух вокруг кабины и отдавалось в шлемофоне Кортнея. Внизу за бортом темным пологом колыхались джунгли.
Три команды его взвода разместились в вертолетах, хотя гораздо проще было бы проехать эти тридцать километров в грузовике. Грузовики, однако, подвергались постоянной опасности нападения, даже на улицах Сайгона, где крестьянские парни на велосипедах везли за плечами невинный на первый взгляд груз, похожий на мешок риса или бочонок пива. На вертолет можно было напасть только на базе при взлете или при посадке, когда солдаты выпрыгивали из кабины. Смерть ждала повсюду.
Кортней прокрутил в уме посадку. Четыре вертолета по двое зайдут на посадку на пересохшее рисовое поле, поливая все вокруг пулеметным огнем. Он надеялся, что лопасти винта поднимут достаточно пыли для того, чтобы те, кто, возможно, прячется за дамбами, не смогли как следует прицелиться. Немного пыли за воротником лучше, чем круглая дырочка в голове.
Они приземлились и побежали, подгоняемые волнами воздуха, под защиту деревьев. Как правило, это было неразумно, ибо автоматчики СВА любили прятаться в кронах деревьев. Но не в этот раз. Из приказа Кортней знал, что именно среди этих деревьев расположен командный пункт его полковника — или, по крайней мере, был расположен на 6.00 сегодняшнего утра.
Когда из кустарника высунулась белая рука и указала им налево, он понял, что данная лесополоса все еще удерживается американцами. Он оставил своих людей в пологой низине и отправился на КП вслед за майором, у которого стрелки на форменных брюках были отутюжены, как лезвия ножей, а блеск начищенных ботинок проступал даже сквозь слой красной пыли.
Командный пункт представлял собой восьмиместную палатку, стоящую на твердой, как камень, почве. Веревки были привязаны к трем булыжникам и к скалам, а не к колышкам, вбитым в землю. Перед палаткой полковник Робертс склонился над походным столом с разложенной на нем топографической картой. Когда Кортней и майор приблизились, он поднял голову.
— Майор Бенсон, вернитесь и попросите людей лейтенанта соблюдать тишину.
— Есть, сэр, — майор кивнул и удалился той же дорогой, что и пришел.
Кортней отсалютовал полковнику и застыл по стойке «смирно». Его форма была в разводах от пота и грязи. Зеленое нейлоновое покрытие ботинок не видело щетки уже несколько дней.
— Вольно, лейтенант. Мы же не на базе.
— Да, сэр. То есть нет, сэр.
— Как по-вашему, сколько северных вьетнамцев находится в данном секторе?
— Ну, судя по тому, сэр, что наши люди рассеяны по территории и до сих пор не было перестрелок, я полагаю, противник отсутствует.
— Да что вы говорите, лейтенант? А если я вам скажу, что, по данным разведки, вчера на 18.00 в радиусе трехсот метров здесь располагался штаб батальона СВА и пять подразделений регулярной армии?
Кортней оглядел мирные деревья, пышные заросли кустарников, слежавшуюся грязь, потревоженную только американскими ботинками.
— Я бы тогда сказал, полковник, что, может быть, они все вымерли.
— Они все на месте, лейтенант. По крайней мере, по нашим сведениям.
— Прошу прощения, сэр, может быть, тогда вам лучше отойти в тень, а то солнце напекло вам голову?
— Не смешно, лейтенант. Примите все, что я вам сказал, за истинную правду, что тогда?
— Если только вас не обманывают, сэр, то я бы сказал, что Чарли и его Большой Брат научились либо летать, либо зарываться в землю, как кроты.
— Очень хорошо, сынок. Посмотри внимательнее на эту карту. Крестиками помечены определенные аномалии, замеченные моими людьми в зарослях.
— Аномалии, сэр?
— Кротовые норы.
— Да, сэр. Если мне будет позволено спросить, зачем полковник все это рассказывает?
— Потому что я хочу, чтобы ваш взвод имел честь первым спуститься в эти норы и… рассказать мне, что вы там обнаружите.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
Кортней разглядывал ровную окружность на земле, плотно прикрытую люком из тяжелых досок.
Люк был достаточно крепок, чтобы выдержать обычный обстрел из пушек или гранатометов, словом, все, за исключением прямого попадания артиллерийского снаряда. Петлями служили четыре полоски, вырезанные из старого протектора, они были прибиты гвоздями к люку, словно четыре пальца. С другой стороны полоски были зарыты в землю и закреплены бамбуковыми палками. Люк был замаскирован вырванными с корнем кустами, которые высохли, почернели и почти скрыли люк. Но местным растениям, привыкшим укореняться на тончайшем слое почвы, было достаточно пыли, которая припорошила доски. Лишь небольшой дождь был нужен для того, чтобы сделать люк полностью невидимым.
Лаз под люком был примерно метр в диаметре. Шахта уходила вниз под углом в сорок пять градусов; таким образом, у нее можно было определить пол и потолок. Стены были ровные, словно цементные, утрамбованные и разглаженные ладонями и коленями, плечами и спинами.