— Государь, наши лошади, без сомнения, выдержат еще час или два. Не следует делать привал до вечерней молитвы.
— А я говорю тебе, магистр Жерар, что здесь достаточно травы для лошадей и чистой воды. Кто знает, найдем ли мы все это впереди?
Амнет подался вперед, чтобы королевское брюхо не мешало видеть, как Жерар жует собственную бороду. Нельзя сказать, чтобы вид растерянного магистра доставлял Томасу удовольствие, во всяком случае не чрезмерное. После того как армия Саладина прошла через эту местность, травы здесь осталось не густо. Все источники были вытоптаны и сейчас досыхали на солнце илистыми лужицами. В этой долине не было места для лагеря, не будет его здесь и через год.
Не собирается ли король Ги отложить преследование Саладина на этот срок? Похоже, что он на это способен.
Тамплиеры наняли эту армию для Ги — двадцать тысяч конных рыцарей из Англии и Франции — на остатки тех денег, что король Генрих заплатил рыцарским Орденам за отпущение греха — участие в убийстве Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. Как Ги и опасался, для того чтобы собрать такую армию, пришлось взять каждого второго воина Иерусалима и других христианских твердынь на Востоке. У Франции уже никогда не хватит сил послать такую мощную армию в эту далеко не святую землю. Чтобы предвидеть это, Амнету даже не нужно было прибегать к своему пророческому дару.
Как самопровозглащенный Защитник Креста, король Ги настоял на том, чтобы его армия несла с собой талисман — обломок Святого Креста. Он хранился в раке из золота и хрусталя и был выставлен на обозрение каждого рыцаря, когда армия, огибая Голгофу, покидала Иерусалим. Сам Амнет не выбрал бы эту дорогу, отправляясь в поход против врага, в пять раз превосходящего их численностью. Теперь рака с Крестом путешествовала на седле самого сильного и храброго рыцаря. А когда этот человек чувствовал, что бремя чести слишком тяжко для его смиренной души — и для затекающих от тяжести груза бедер, — он передавал ее другому, более достойному.
Амнет дважды отвергал эту честь.
Однако в эти дни ожидания ему удалось приблизиться к шкатулке в походной часовне. Вечером, когда никто не видел, он отогнул полог, поднял крышку и прикоснулся к сухой древесине. Амнет готовился испытать трепет, чувство могущества, подобное тому, что приходило к нему из Камня. Но ощущения были не сильнее тех, что возникают от прикосновения к столу в трапезной или столбам забора. Пульсация соков некогда живого дерева — это он испытывал, дотрагиваясь до любой древесины.
Но агония Господа Нашего? Стыд только что срубленного дерева, которое держало Его на себе? Страдания Бога при виде Сына своего, принесенного в жертву? Ничего этого не помнила щепка. Иначе Амнет почувствовал бы.
Пока Томас предавался сомнениям по поводу святости — или подлинности — древней реликвии, спор между королем Ги и Великим магистром продолжался. Амнет знал, что исход дискуссии — продолжать двигаться или встать лагерем — зависит от страхов короля Ги: кого он боится больше, Саладина или Великого магистра Храма.
— Сам граф Триполийский, — говорил Ги, — предостерегал меня, что день моей битвы с Саладином станет днем, когда я потеряю Иерусалим.
— И вы верите этому? — Жерар был вне себя. — Связи графа с врагами убедительно доказаны. Государь, вы доверяете признанному изменнику?
— Когда он говорил со мной, сарацины еще не подкупили его.
— Но сердце его было уже куплено… Государь, тамплиеры приняли обет. Лучше нам распустить Орден, нежели потерять эту единственную возможность сокрушить Саладина.
— Я слышу тебя, Жерар. Но я все же король.
— Да, государь.
— Мы встаем лагерем здесь.
Саладин разглядывал поле, усеянное трупами людей и лошадей. Каждый был пригвожден к земле одной или несколькими длинными стрелами, выпущенными из английских луков.
Тела лежали здесь еще не так долго, чтобы начать разлагаться. Но дни шли, солнце было горячим. Он знал, что скоро тела начнут лопаться под давлением внутренних газов. Сначала лошади, и звуки эти будут подобны пушечным выстрелам. После этого даже храбрейшие, свирепейшие воины не пересекут эту часть долины.
Не рвы, окружающие Керак, остановили Саладина. Он знал, что стоит ему приказать именем Аллаха, и его люди пойдут вперед до тех пор, пока их трупы не образуют мост, по которому он подъедет к стенам крепости.
Как раз эти стены и сразили Саладина. Они были в сотню локтей высотой, как сказали его советники. Построенные из тесаных камней, подогнанных так плотно, что даже тонкие туфли ассасинов не могли найти выемку, не говоря о тяжелых сапогах воинов. А наверху поджидали йомены с пиками, которыми они отбрасывали любые лестницы. Стояли на стенах и английские лучники, чьи стрелы летели сверху на головы сарацин. Были у Рейнальда де Шатильона за этими стенами и другие боеприпасы: тяжелые камни, чаны с кипящим маслом, корзины со смолой — их поджигали и бросали вниз.
Саладин велел разведчикам изучить другие возможности. Можно, сказали они, сделать подкопы под стенами, укрепив ходы стойками и перекладинами. Когда туннели будут готовы, опоры надо поджечь и тем ослабить фундамент стен. Однако выкопать в каменистой почве достаточно длинный туннель, чей вход располагался бы за пределами полета стрелы — на это уйдет не меньше двух месяцев. Да и сами стены, судя по их высоте, имели в основании не меньше восьми — десяти шагов; такая толщина стен потребует увеличить подкоп. Советники поразили даже богатое воображение Саладина размерами укрепленной пещеры, которую нужно соорудить.
Одно время Саладин обдумывал план взятия твердыни хитростью. Можно было вызвать Рейнальда и его военачальников на переговоры, следуя европейскому обычаю, основанному на любви к болтовне. На встрече заранее подготовленный гашишиин накинет шелковый шнурок на шею принца Антиохийского. А там уж пусть шайтан обо всем позаботится.
В этом плане был только один изъян: все гашишиины, как один человек, отвергли призыв Саладина к джихаду. А среди его слуг никто не обладал такой ловкостью рук.
Альтернатив было немного. Саладин со своей армией мог бы сидеть под стенами крепости, пересчитывая пожухлые ростки оставшейся травы, предаваясь мечтам о водах, текущих по земле, и ожидая капитуляции принца. Но Саладин знал, что в крепости у Рейнальда есть источник прекрасной воды, большое стадо овец, запасы зерна и вяленого мяса и — тень над каждой головой. Люди же Саладина, даже воспламененные священным пылом, быстро устанут от этой игры. А там уж, забыв про джихад, они будут по двое — по трое ускользать по ночам до тех пор, пока бескрайнее море людей и лошадей не превратится в жалкое озерцо среди холмов.
Можно было также подождать, пока армия короля Ги — ибо языки на базаре говорили об этом тоже — не подойдет к ним с тыла. Сам по себе этот удар не грозил поражением, но унес бы много жизней храбрых воинов, которых было жалко.
Разумнее было бы откусить голову Ги в таком месте, где Саладин мог широко разинуть пасть.
— Мустафа! — позвал он.
— Слушаю, господин.
— Готовь армию к походу.
— Какое направление будет вам предпочтительнее, господин?
— На север, думаю. К Тиверии. — Очень хорошо, господин.
— По пути будем совершать набеги на христианские крепости. Принц Рейнальд никуда отсюда не денется.
— Да, господин.
— Ушли? Что ты имеешь в виду?
— Ушли из долины, господин!
— Быть этого не может! Что с тобой? Ты, должно быть, еще глаза не протер. Спишь на часах, а?
— Нет, господин! Сарацины на самом деле сбежали из долины.
— Не поверю, пока не увижу собственными глазами. Жерар де Ридерфорт поднялся с походного стула и попытался взглянуть на север поверх французских палаток.
— Ничего не вижу. Томас, подставь мне плечо. Великий магистр поставил ногу на сиденье стула и, едва дождавшись Амнета, вскарабкался повыше, пока его голова не поднялась над палатками.