— А вот и оруженосец, — заметил граф Триполийский.
— Ах, Лео! Расскажи нам, что случилось с магистром Томасом?
— Он удалился в пустыню, господин.
— Как? Один? — спросил король.
— Все, что магистр Томас делал, он делал в одиночку.
— Это истинная правда, — пробормотал Жерар. — Ну хорошо, вот у нас есть карта. Ты видел подобные?
— Да, господин. Магистр Томас заставлял меня учиться этому искусству.
— На каком языке здесь написано?
— На латыни, господин.
— А что это означает? — Великий магистр показал ему буквы, вызвавшие дискуссию.
Лео склонился над картой.
— Aqua clara, господин. Это должно означать, что мы можем найти свежую воду в колодце здесь, под Гаттином.
— Великолепно! — закричал король. — На этой жаре я не прочь выпить, даже если это всего-навсего вода.
Знатные рыцари и тамплиеры, которые ехали неподалеку и слышали сказанное, облегченно откинулись в седлах и обменялись улыбками. Солнце было высоко, а уровень воды во флягах низок.
— А что это за волнистая линия? — спросил Жерар, опять поднося карту к Лео.
— Утес или насыпь, милорд. Высота небольшая, хотя никто из нас в скриптории не мог точно толковать эти старые карты. Они противоречивы в деталях. По ним невозможно судить, крутой это склон или покатый. Он вообще может располагаться совсем в другом месте.
— Что он говорит? — спросил король.
— Он говорит, что характер лежащей впереди местности не вполне ясен, государь, — перевел Жерар.
— Чепуха, — фыркнул король Ги. — Плато плоское, как моя ладонь.
— Да, но…
— Но, но, но! Здесь у нас будет вода и ровное место, чтобы разбить палатки и привязать лошадей. Что вы еще хотите?
— Хотелось бы все же оглядеться в поисках сарацин, прежде чем разбивать лагерь, — прошептал тамплиер, который ездил за оруженосцем. Никто не слышал этого замечания, кроме Жерара, и тот знаком приказал рыцарю замолчать.
— Мой шатер пусть разобьют возле колодца, — приказал король. — Жерар, позаботьтесь о том, чтобы землекопы вырыли пруд для лошадей.
— Да, государь. — Великий магистр повернулся к оруженосцу, спросил тихо: — Вот здесь заштрихованные участки с трех сторон. Что они означают?
— В долине, господин? — Лео пожал плечами. — Это может означать пахотные земли. Однако даже лучшие из карт, с которых мы копировали, были сделаны лет двадцать тому назад, а то и больше. Земля эта может быть уже вся занесена песком. Так было с большинством карт: изображена река, а на деле там извивается сухое русло, покрытое чистым песком.
Жерар уставился на предательский кусок пергамента. Он внезапно осознал, что неправильная карта опаснее, нежели отсутствие карты вообще.
— А ты ничего не знаешь о магистре Томасе?
— Он помахал мне рукой, чтобы я шел с армией. Он отправился за своими «видениями».
— Так вот почему он оставил нас…
— Истинно так, господин.
Колодец у Гаттинских столбов был разрушен. Первоначально здесь был источник, наполнявший неглубокий пруд водой. Человеческие руки обнесли пруд стеной из тесаного камня. Нынче, в засушливый год, человеческие руки разрушили стену и прорыли канавки так, чтобы вода вытекла из пруда. Тоненькая чистая струйка сочилась из скалы, бежала ручейком по илистой грязи и растекалась лужицей перед запрудой — раздутой тушей дохлой овцы.
Жерар де Ридерфорт разглядывал овцу, прикидывая, когда ее настигла смерть. Принимая во внимание жару, животное было мертво уже не меньше двух дней, но не больше трех. Вместе с тем ил в канавах был мягок, а это говорило о том, что они были вырыты накануне. Следовательно, кто-то притащил сюда овцу, чтобы поиздеваться над христианами.
Пока тамплиер занимался этими вычислениями, прибыли разведчики с востока, запада и севера. Они прорвались сквозь толпу воинов, обступившую кольцом разрушенный колодец.
— Господа!
— Слушайте!
— Со Всех сторон!
— За скалами!
— Они ждут!
— Они затаились!
Король Ги поднял голову, как гончая, нюхающая ветер. Жерар очнулся от своих раздумий над мертвым животным.
— Кто ждет? — спросил Ги.
— Сарацины, — спокойно ответил Жерар.
Граф Триполийский, услыхав это, свалился с лошади и рухнул на колени на каменистую землю.
— Господи Боже, мы все покойники! Война окончена! Ги! Твоему царству на Востоке пришел конец!
Люди стыдливо отворачивались от этого жалкого зрелища, лошади дико ржали.
Жерар де Ридерфорт подошел к графу и едва сдержался, чтобы не ударить его. Вместо этого он уперся ногой ему в спину и сильно толкнул. Граф взмахнул руками и упал лицом вниз.
— Замолчи, предатель, — прорычал Великий магистр, убедившись, что тот наелся грязи. Затем Жерар обернулся к королю Ги:
— Мой государь, ваши приказания?
— Приказания? — король тупо оглянулся: — Да, приказания. Ну… Пусть кто-нибудь разобьет мой шатер. Только так, чтобы от овцы не дуло, пожалуйста.
Оружие, которое Амнет нашел в покинутом лагере, было его собственным. Отсутствовали только щит и шлем, которые подобрал какой-нибудь рыцарь. Меч и ножны, стальные перчатки и наколенники — все это было привязано к седельным сумкам. В сумках он обнаружил смену белья и порцию зерна. В тени неподалеку лежала фляга с водой. Так позаботился о нем Лео.
Но коня не было.
Амнет надел на себя оружие, перекинул сумки через одно плечо, к другому петлей прикрепил флягу и надвинул капюшон на голову, чтобы защититься от солнца. Путь предстоял долгий.
Даже слепой различил бы следы армии короля Ги. А Томас Амнет теперь не был слепым.
На третий день пути, будучи еще очень далеко от арьергарда христиан, он наткнулся на бедуинов.
Он поднимался на невысокий пригорок, когда вдруг до него донесся звук, подобный ропоту океанских волн на далеком берегу: такой звук слышит нормандский крестьянин, находясь в полумиле от прибрежных скал залива Сены, то есть слишком далеко, чтобы увидеть свежие вздохи Атлантики или различить, где кончается взмах одной волны и начинается завиток следующей. Но достаточно близко, чтобы почуять запах соли в воздухе и уловить пульс прибоя. Это был бессловесный голос людей, числом десять раз по десять тысяч, стоящих лагерем по другую сторону пригорка.
Без всякого дара предвидения Амнет мог сказать, что за армия стояла на его пути. Он бросил свою поклажу, припал к земле, прополз последние несколько футов до вершины холма и чуть-чуть приподнял голову над склоном.
Более многочисленные, нежели колония морских птиц, воины Саладина двигались вокруг дымных костров своих биваков. Ярче, чем ручные зеркальца в руках придворных красавиц, горели на солнце их шлемы и нагрудные пластины, разбрасывая вокруг лучи сквозь висящую в воздухе пыль. Шумно, как вороны на засеянном поле, носились по лагерю сарацинские конники на своих арабских скакунах, опрокидывая кипящие котлы и вызывая вопли негодования пеших наемников.
Амнет поднял руку и, отделив большим пальцем десятую часть видимого пространства лагеря, сосчитал людей на этом участке. Сбившись со счета, он начал прикидывать число солдат вокруг каждого костра, затем сосчитал костры.
Перед ним было двадцать тысяч солдат или около того, не считая перемещавшихся конников. Границы лагеря терялись из виду и на западе, и на востоке. Амнет не мог сказать, как далеко простирался этот бивак. Одно было ясно: он вставал на пути Томаса Амнета к армии короля Ги.
Но если войско Саладина, которое сначала шло впереди короля, каким-то образом оказалось позади, что же тогда произошло с христианским войском? Может, оно свернуло в сторону? Или же, набрав скорость, одним махом проскочило через сарацинскую орду? Или Саладин свернул со своего пути?
Амнет все еще ломал голову над этой задачей, когда вдруг почувствовал, что его тянут за край плаща. Он поднял голову.
У ног Амнета присел бедуин, пригнувшись так, чтобы его голова не была видна с той стороны холма. Он отбросил уголок платка, защищавший рот и нос от солнца. Вычурный изгиб его усов, черных, как вороново крыло, и широких, как строчки в каллиграфии пьяного монаха, приковал внимание Томаса Амнета. Он видел эти роскошные усы, это широкое лицо, этот пристальный взгляд каждый раз, рассматривая испарения, струящиеся над камнем.