Свеча вспыхнула сама, и Адам пошел дальше. На этот раз он вышел к овеваемому теплым ветерком рассветному берегу; вдалеке виднелся маленький остров. И снова он остановился, и тут же берег погрузился во тьму, и свеча погасла.
Так повторялось снова и снова. Тьма вводила Адама в заблуждение, показывала места, которые на мгновение казались утраченным Раем, но, едва гасла свеча, оборачивались чем-то совсем другим. Когда потухла последняя свеча, Адам оказался там же, откуда вышел, и здесь, хочешь не хочешь, пришлось ему оставаться.
Когда Адам в седьмой раз потерпел неудачу, Ананке постановила, что так тому и быть, и отменила свой прежний вердикт. Она указала, что Адам, несмотря на предыдущее ее решение, не может вернуться в Рай, потому что его изгнание ознаменовало первый поворот колеса дхармы, а неспособность вернуться даже с помощью семи подсвечников выявила некий фундаментальный кодекс возможного. Ананке предположила, что весь мир разумных существ построен на ошибке, допущенной в самом начале, когда запускался кармический механизм и устанавливались правила его действия. Таким образом, Адама можно считать первой жертвой божественных причины и следствия.
Глава 3
Аретино закончил рассказ. Они с Аззи долго сидели в темноте и молчали. Наступила ночь, в оловянных подсвечниках догорели свечи.
Аззи шевельнулся и спросил:
— Где ты это взял? Аретино пожал плечами:
— Малоизвестная гностическая басня.
— Никогда не слышал, а демоны вроде бы лучше поэтов разбираются в теологических домыслах. Ты уверен, что не выдумал это сам?
— А что, если и так? — спросил Аретино.
— Ничего, ничего! Откуда бы эта история ни взялась, мне она нравится. Наша повесть будет о семи паломниках, мы вручим каждому по золотому подсвечнику, исполняющему самое заветное желание.
— Погодите минуточку, — перебил Аретино. — Я не говорил, что золотые подсвечники существуют на самом деле. Это всего лишь легенда. Если они и есть где-то, то не обладают никакой силой.
— Это дело десятое, — сказал Аззи. — Мне понравилась история. Чтобы пересказать ее заново, нужны золотые подсвечники, пусть даже придется их изготовить самим. Но, думается, где-то они есть. Если так, я их разыщу. Если нет, что-нибудь придумаю.
— А люди, которые их понесут? — спросил Аретино. — Действующие лица?
— Найду сам, — сказал Аззи. — Выберу семь паломников, дам каждому подсвечник и шанс осуществить заветное желание. Ему — или ей — довольно будет взять подсвечник — остальное сделается само. По волшебству.
— А какие качества потребуются от паломников? — спросил Аретино.
— Особенно никаких. Мне нужно семь человек, которые хотят добиться желаемого, не прилагая никаких усилий. Такие отыщутся без труда.
— Вы не потребуете, чтобы они добивались желаемого упорством и добротой?
— Отнюдь. Моя пьеса будет утверждать как раз обратное. Я докажу, что каждый способен достичь величайшего Блага, не ударив пальцем о палец.
— Это и впрямь неслыханно, — отвечал Аретино. — Вы стремитесь доказать, что человеческой жизнью правят случай и везение, а не соблюдение нравственных норм.
— Именно этого я и хочу, — кивнул Аззи. — Главная цель Зла: доказать, что побеждает слабейший. Что ты думаешь о моих взглядах, Аретино?
Аретино пожал плечами:
— Всем правит случай? Так любят рассуждать слабые.
— Тем лучше. У нас будет много сторонников.
— Если вам этого хочется, — сказал Аретино, — я не возражаю. Что бы я ни писал, я всего лишь выполняю социальный заказ. В конце концов, вы платите, вы и заказываете музыку. А я отрабатываю гонорар. Хотите получить драматическое доказательство, что на желчных камнях распускаются весенние цветы, — платите, и я напишу такой сценарий. Главное другое — нравится ли вам мой замысел?
— Еще как! — вскричал Аззи. — Приступаем немедленно!
Аретино сказал:
— Надо еще решить, в каком театре ставим. Это влияет на построение сцен. Вы уже наметили определенных актеров и актрис? Если нет, могу посоветовать.
Аззи откинулся в кресле и расхохотался. Пляшущее в очаге пламя озаряло его лисью физиономию; из-за глубоких теней черты казались еще более резкими. Демон отбросил со лба ярко-рыжую прядь.
— Кажется, я недостаточно ясно изложил тебе свой замысел, Пьетро. Я не собираюсь ставить пьесу из тех, что разыгрывают на церковных папертях и торжищах. Мне не нужны наемные актеры, которые повторяют заученные слова, — они только опошлили бы мой замысел. Нет! Я и впрямь отберу обычных людей, чьи желания и страхи окрасят их игру правдоподобием. Вместо подмостков с намалеванным задником я дам им целый мир, и в этом мире суждено разворачиваться их драме. Мои семеро паломников будут играть, как в жизни — да это и будет их жизнь. Приключения каждого, после того как он получит подсвечник, превратятся в отдельную повесть, и среди семи повестей не будет двух одинаковых. Как в «Декамероне» или «Кентерберийских рассказах», только лучше, ведь писать будете вы, мой дорогой маэстро.
Аретино легонько поклонился.
— Наши актеры будут жить на сцене, — продолжал Аззи, — не подозревая о существовании зрителей, то есть нас.
— Будьте покойны, я им не проболтаюсь, — сказал Аретино.
Он хлопнул в ладоши — вошел сонный слуга, подал заветрившиеся пирожные. Аззи из вежливости взял одно, хотя редко ел человеческую пищу. Он предпочитал традиционную адскую кухню: засахаренные крысиные головы или человеческие ляжки, хорошенько прожаренные и со шкварками. Однако Венеция — не ад, приходится есть, что дают.
Перекусив, Аретино зевнул, потянулся и прошел в соседнюю комнату умыться из таза. Вернулся он с дюжиной новых свечей, поставил в подсвечники и зажег. В их неверном свете зрачки у Аззи поблескивали, рыжий мех на руках наэлектризовался.
Аретино опустился в кресло напротив.
— Если ваш театр — весь мир, то кто же зрители? Где вы их рассадите?
— Я ставлю пьесу на все времена, — сказал Аззи. — Истинные мои зрители еще не родились. Я творю, Пьетро, для будущих поколений, которым предстоит воспитываться на нашей пьесе. Ради них мы трудимся.
Аретино постарался мыслить практически — задача не из легких для итальянца времен Возрождения. Он выпрямился, огромный, взъерошенный, румяный и большеносый.
— Так, значит, от меня не требуется писать сценарий?
— Не требуется, — подтвердил Аззи, — актеры сами сочинят свои строки. Но ты будешь допущен ко всем действиям и разговорам, увидишь и услышишь реакцию актеров на события и на этом материале напишешь пьесу, которую увидят грядущие поколения. Однако первое исполнение превратится в легенду — так и рождаются мифы.
— Замысел грандиозный, — согласился Аретино. — Не сочтите за придирки, если я скажу, что предвижу кое-какие затруднения.
— Говори!
— Я считаю, что наши актеры, откуда бы они ни вышли, должны под конец прийти со своими подсвечниками в Венецию.
— Так я себе и представляю, — сказал Аззи. — Во-первых, я хотел бы приобрести твой сюжет о семи свечах для моего сценария. — Аззи вытащил маленький, но увесистый мешочек и вручил Аретино. — Думаю, это покроет твои начальные расходы. Там, где я их взял, осталось еще много. Твое дело — набросать сценарий. Помни, что диалоги сочинять не надо. Актеры, которых я выберу, сделают это сами. Ты будешь смотреть и слушать, как постановщик и сопродюсер. А после напишешь свою пьесу.
— Охотно, господин. Но как я смогу присматривать за постановкой, коль скоро вы создадите видимость Венеции и перенесете ее в пространстве и времени?
— Для этого, — ответил Аззи, — я с помощью талисманов и заклятий научу тебя свободно перемещаться в пространстве и времени.
— А что будет с Венецией, когда мы закончим? — спросил Аретино.
— Мы вернем нашу позаимствованную Венецию обратно на временную траекторию реальной Венеции, и та пристанет точнехонько, как тень пристает к предмету. С этого мгновения наша легенда перерастет разряд частных и обогатит общечеловеческую мифологию, ее события и следствия войдут в исторические анналы.