Глава 2
На следующий день с двенадцатым ударом колокола Бабриэль постучал к Аретино.
Никто не ответил, хотя из дома доносился шум: играли сразу на нескольких музыкальных инструментах и говорили, то и дело раздавались взрывы хохота. Бабриэль снова постучал. На этот раз открыл слуга, вполне приличного вида, только парик на нем сидел набекрень. Лицо у слуги было такое, будто он пытается делать сразу дюжину дел.
— Я хотел бы видеть синьора Аретино, — сказал Бабриэль.
— Ой, понимаете, у нас тут все вверх дном, — отвечал слуга. — Может, заглянете другой раз?
— Мне нужно сейчас, — заявил Бабриэль с непривычной твердостью, еще подогреваемой мыслью, что скоро придется докладывать о своих успехах — или неуспехах — Михаилу.
Слуга отступил назад и пропустил ангела в дом, затем провел в гостиную.
— Будьте добры, подождите здесь. Сейчас спрошу хозяина, может ли он с вами поговорить.
Бабриэль несколько раз качнулся с пятки на носок — этому способу скоротать время он научился давным-давно. Оглядел комнату, увидел на столе рукопись, но только успел прочесть слова «праотец Адам», как в комнату ввалилась шумная компания. Бабриэль виновато отпрыгнул от стола.
Оказалось, что это музыканты: они были запросто, без камзолов, и наигрывали на инструментах, причем явно не божественное, а веселенький танцевальный мотивчик.
Оркестранты прошли мимо Бабриэля, едва удостоив его взглядом. Они направлялись в глубь дома, откуда доносился гул разговора, истошный хохот и визг — похоже, веселились на славу. Бабриэль еще раз взглянул на рукопись, и в этот раз сумел прочесть целую фразу: «Праотец Адам, изгнанный из Рая за то, что вкусил от плода познания…», но тут его отвлек девический хохот.
Ангел поднял глаза: в комнату, резвясь, вбежали два юных создания: одно с копной взъерошенных черных волос, другое со спутанными белокурыми локонами. Яркие прозрачные платья соблазнительно развевались — одна девушка убегала, другая делала вид, что преследует, и Бабриэль покраснел, потому что легкий беспорядок в одежде красавиц позволял лицезреть и карминно-красные соски, и розовые ляжки.
Прелестницы остановились перед Бабриэлем, и блондинка спросила, мило коверкая слова на французский манер:
— Эй, ты! Видел его?
— Кого его?
— Этого гадкого Пьетро! Он обещал потанцевать со мной и с Фифи.
— Нет, не видел, — ответил Бабриэль. Ему хотелось перекреститься, но он сдерживался — боялся обидеть дам.
— Он где-то здесь, — сказала блондинка. — Идем, Фифи, найдем его и зададим ему трепку. — Она обожгла Бабриэля таким взглядом, что тот задрожал от макушки до кончиков пальцев на ногах. — Хочешь с нами?
— Нет, нет, — торопливо отвечал Бабриэль. — Мне велели ждать здесь.
— А ты всегда делаешь, как велено? Вот скукотища-то!
Девушки со смехом упорхнули в соседнюю комнату, оттуда в коридор и скрылись из глаз. Бабриэль утер со лба пот и вновь заглянул в рукопись. На этот раз он разобрал название: «Легенда о семи золотых подсвечниках», но тут раздался шум шагов, и Бабриэль отступил от стола.
Вошел Аретино. Борода его была всклокочена, камзол расстегнут, чулки спущены. На тонкой льняной рубашке алело пятно — похоже, от вина. Его явно заносило вправо, налитые, в черных кругах, глаза выдавали человека, который и без того слишком много повидал, но все равно стремится увидеть больше. В руке он держал початый бурдюк с вином и на ногах держался не очень уверенно.
Стихотворец не без труда остановился напротив Бабриэля и надменно вопросил:
— Кто вы, черт возьми, такой?
— Студент, — отвечал Бабриэль. — Бедный студент из Германии. Я пришел в Венецию, чтобы погреться в лучах вашего гения, дражайший маэстро, и, если позволите такую дерзость, пригласить вас в ресторан. Я — самый горячий из ваших поклонников по северную сторону Аахена.
— Вот как? — сказал Аретино. — Вам нравится, что я пишу?
— Нравится — не то слово, дражайший маэстро, чтобы выразить мое отношение к вашим творениям. Люди зовут вас Божественный Аретино, но такая хвала лишь умаляет величие вашего гения.
Бабриэль от природы не был льстецом, но успел повидать мир, повращаться в самых различных сферах и поднабраться нужных словечек. Единственное, чего он боялся, — переборщить. Но Аретино, особенно в теперешнем его состоянии, никакая похвала не казалась чрезмерной.
— Хорошо излагаешь, мой мальчик, вот что я скажу. — Аретино замолчал, пытаясь справиться с икотой. — Рад был бы сходить с тобой в ресторан, но придется отложить до лучших времен. Мы как раз обмываем мой новый контракт. Куда, черт возьми, запропастились гости? Как пить дать, уже расползлись по спальням. Но от меня так просто не уйдешь! — С этими словами он неверной походкой направился к дверям.
— Позвольте осведомиться, дражайший маэстро, что это за контракт? Ваши почитатели по всей Европе сгорают от любопытства.
Аретино остановился, задумался, потом вернулся в комнату, взял со стола рукопись и сунул ее под мышку. Потом сказал:
— Нет! Я дал слово молчать. Но обещаю: и вы, и весь остальной мир будете изумлены. Один только размах… Впрочем, ни слова больше!
И с этими словами он вышел из комнаты, почти даже не пошатываясь.
Глава 3
Бабриэль рванул прямиком на Небеса, в пригород — там у Михаила был дачный домик в несколько этажей. Он ворвался в студию, уютную светлую комнату, где архангел с пинцетом и лупой в руках разбирал коллекцию марок на столе розового дерева под лампой от Тиффани. Когда белокурый ангел влетел в дверь, поднялся сквозняк, марки весело запорхали. Бабриэль подхватил Кейптаунский Треугольник, когда тот уже вылетал в окно, и от греха подальше сунул под пресс-папье.
— Жутко извиняюсь, — пробормотал Бабриэль.
— Просто старайся впредь умерять свои порывы, — сказал Михаил. — Ты не представляешь, как трудно вывезти эти редкие экземпляры с Земли, избегая лишних вопросов. Я так понял, что твое расследование увенчалось успехом?
Бабриэль одним духом выложил про рукопись, ее заголовок, первую строчку, про то, что Аретино обмывает заключение нового контракта, судя по размаху пирушки — хорошо оплачиваемого.
— «Семь золотых подсвечников», — задумчиво произнес Михаил. — Вроде никакого криминала не слышно, но все равно спросим-ка у компьютера, который недавно установил нам небесный департамент соблазнительных ересей.
Он провел Бабриэля через холл в кабинет, где рядом с готическими шкафами для папок и романским письменным столом располагался компьютерный терминал в стиле модерн. Архангел сел за клавиатуру, нацепил очки и набрал несколько ключевых слов, нажал на какие-то клавиши, и по экрану побежали черные и зеленые строчки. Бабриэль заморгал, но строки мелькали слишком быстро. Михаил, похоже, считывал информацию без всяких затруднений, потому что скоро кивнул и оторвал глаза от экрана.
Многие возмущались — компьютеры-де в Раю неуместны. Но сторонники нововведения выдвинули довод: компьютеры — всего лишь логическое развитие гусиного пера и глиняной таблички, каковые предметы исстари дозволялось изображать в горних интерьерах как аллегорию Информации. По сути своей они не отличаются от древних письменных принадлежностей, но при этом позволяют хранить в сжатом виде множество сведений, чем выгодно отличаются, скажем, от каменных скрижалей — те поди поворочай, да еще в хранилищах приходится дополнительно укреплять полы. Пергаментные свитки, хотя и легче скрижалей, тоже не лишены недостатков, и главное — они не вечны.
— Что говорит компьютер? — спросил Бабриэль.
— Похоже, имеется древняя гностическая легенда, будто Сатана дал Адаму семь золотых подсвечников, чтобы тот возвратился в Рай.
— И что, он возвратился? — с жаром спросил Бабриэль.
— Вот еще, — буркнул Михаил. — Неужто бы я не знал, если б такое случилось? Вся человеческая история основана на том, что Адам не вернулся в Рай, и с тех пор каждый туда стремится.