— Мастер Уэстфолл, — начал Гермес. — Признаю твою власть надо мной. Я и впрямь вынужден тебе повиноваться. Скажи мне, чего ты хочешь, и не будем зря терять время.
— Так-то лучше, — сказал Уэстфолл. — Прежде всего подавай мне кошель с полновесными золотыми монетами, и чтоб они имели хождение повсюду, где мне захочется. Сгодятся английские, французские, испанские, но только не итальянские — они там в Италии вечно обкусывают края. Еще мне нужна настоящая английская овчарка, породистая, как у самого короля. Это для начала, потом у меня будут и другие требования.
— Не торопись, — попросил Гермес. — Сколько желаний я, по-твоему, должен исполнить?
— Сколько скажу! — вскричал Уэстфолл. — Потому что у меня амулет!
Он потряс камешком, Гермес скривился от боли.
— Не перегибай палку! Я все доставлю! Дай мне день-два сроку! — И с этими словами Гермес исчез.
Он без труда раздобыл все, что требовал Уэстфолл. Мешки с золотом хранились у него в пещере под Рейном, под присмотром гномов, которые после Gotterdammerung [2]маялись не у дел. Английскую овчарку Гермес тоже нашел без труда — похитил из собачьего питомника под Спотсвудом. И сразу вернулся к Уэстфоллу в Йорк.
Глава 5
— Хороший пес. Ну, иди, ляг в угол, — сказал Уэстфолл.
Молодая английская овчарка взглянула на него и гавкнула.
— Не очень-то он воспитан, — заметил Уэстфолл.
— Про воспитание ты не упоминал, — с обидой произнес Гермес. — А родословная у него длиной с твою руку.
— Симпатяга, — согласился Уэстфолл, — и золотые монеты меня вполне устраивают.
Деньги лежали у него в ногах, упакованные в прочный кожаный мешочек.
— Рад, что ты доволен, — вздохнул Гермес. — Теперь, если ты просто скажешь амулету, что отпускаешь меня и я больше не в твоей власти, мы оба сможем вернуться к своим делам.
— Ишь, разбежался! — с ухмылкой произнес Уэстфолл. — У меня еще много желаний.
— Но я занят! — возмутился Гермес.
— Потерпи. Ты мне будешь нужен еще какое-то время, дорогой Трисмегистус, а когда сделаешь все, что скажу, я подумаю: может, и отпущу тебя.
— Это нечестно! — воскликнул Гермес. — Я согласился выполнить желание-другое из уважения к твоему несчастному талисману, а ты злоупотребляешь моей добротой.
— Магия есть искусство злоупотребления, — назидательно сказал Уэстфолл.
— Не зарывайся, — предупредил Гермес. — Ты и сам не представляешь, какую игру затеял.
— Поговорили, и хватит, — отрезал Уэстфолл. — Теперь слушай внимательно, Гермес. Прежде, чем вызвать тебя, талисман показал мне кое-кого еще. Женщину. Редкую красавицу. Знаешь, о ком я говорю?
Гермес Трисмегистус закрыл глаза и сосредоточился. Открыл глаза.
— Мое чувство послевидения говорит мне, что ты вызвал Божью ангелицу, бывшую ведьму по имени Илит.
— Откуда ты знаешь? — спросил Уэстфолл.
— Ясновидение — один из моих атрибутов, — объяснил Гермес. — Отпусти меня, я и тебя научу.
— Брось. Я хочу, чтобы ты доставил мне эту особу — Илит, ты сказал? Доставь ее мне.
— Не думаю, чтобы ей того хотелось, — протянул Гермес, с любопытством разглядывая Уэстфолла. Такого поворота он не ожидал.
— Мне плевать, чего ей хочется, — заявил Уэстфолл. — Она разожгла мое воображение. Я ее возжелал.
— То-то Илит обрадуется, — заметил Гермес про себя.
Он знал Илит как очень решительную особу: она отстаивала духовное равноправие женщин задолго до того, как на Земле услышали само слово «феминистка».
— Ей придется ко мне привыкнуть, — заявил Уэстфолл. — Я намерен обладать ею, как мужчина — женщиной.
— Я не могу ее к этому принудить. Моя власть ограничена: я бессилен повлиять на женскую душу.
— Тебе не придется ее ни к чему принуждать, — сказал Уэстфолл. — Это уж мое дело. Просто предоставь ее в мое распоряжение.
Гермес подумал, потом сказал:
— Уэстфолл, буду с тобой откровенен. Обладание магией повредило твой здравый смысл. То, что ты придумал насчет Илит, никуда не годится. Ты лезешь в такие дела, куда человек опытный не полез бы ни за какие коврижки.
— Молчи! Делай, что говорят! — Глаза Уэстфолла расширились и засверкали.
— Будь по-твоему, — вздохнул Гермес и с помощью заклинания перенесся из комнаты, дивясь, как безошибочно люди находят неприятности на свою голову. Перед ним уже брезжил многообещающий план, сулящий выгоды ему и остальным олимпийцам, которые ныне прозябали в призрачном мире, так называемом Посветье. Однако прежде надо раздобыть для Уэстфолла Илит, а это задачка не из легких.
Глава 6
Гермес перенесся в одно из своих излюбленных мест: древнее капище на острове Делос в Эгейском море, выстроенное в его честь несколько тысячелетий назад. Там сел и, глядя на виноцветное море, принялся обдумывать ситуацию.
Несмотря на свою принадлежность к двенадцати главным олимпийцам, Гермес избежал участи остальных богов, когда вся греческая мифология развалилась к чертям собачьим вскоре после смерти Александра Великого и зарождения суеверного византийского рационализма. Другие боги не сумели приспособиться к изменившемуся эллинистическому миру, и, когда возникла новая религия, они оказались обречены. Почитатели разбежались, богов объявили выдумкой и отправили вести призрачное существование в Посветье. Это мрачное место больше всего походило на греческий аид. Гермес радовался, что не оказался там же.
Трисмегистус пережил распад древнегреческого мировоззрения благодаря своим давним связям с магией. Он с древности почитался за ловкость рук, и новую отрасль знания назвали его именем. «Корпус Герметикум», приписываемый Корнелию Агриппе и другим, лег в основу ренессансной магии; Гермес стал ее верховным божеством.
Он сумел быть полезным человечеству и в другом: например, находил потерянные вещи, к тому же слыл покровителем медицины из-за кадуцея, памятного подарка от древних египтян, которые чтили его под именем Тот.
По сравнению с другими богами Гермес всегда считался благожелательным и доступным, охотно беседовал со многими магами, те же всегда призывали его со всем возможным почтением. Теперь его впервые вызвали насильно и заставили повиноваться, не считаясь с его желаниями. Гермесу это не нравилось. Беда в том, что он не знал, как выкрутиться.
Он размышлял, сидя под дубом и глядя на море, когда услышал тихий, шелестящий голос. Гермес прислушался. Голос обращался к нему:
— Сынок, у тебя, похоже, что-то стряслось?
— Это ты, Зевс? — спросил Гермес.
— Да, я, — отвечал Зевс, — вернее, моя призрачная сущность. Истинное же мое «я» — в Посветье, где томимся мы все. Кроме тебя, конечно.
— Не моя вина, что меня оставили в качестве Гермеса Трисмегистуса.
— Я тебя и не виню, сынок. Просто говорю, как есть.
— Не понимаю, как ты здесь оказался, — произнес Гермес. — Хотя бы и в виде призрачной сущности.
— У меня специальное разрешение — являть свою призрачную сущность всюду, где зеленеет дуб, и это не так плохо, учитывая изобилие дубов и нынешние мои обстоятельства. Так все-таки что тебя беспокоит, Гермес? Скажи своему старому папочке.
Гермес колебался. Он, вместе с прочими олимпийцами, не доверял Зевсу. Все помнили, как тот обошелся со своим отцом Кроном — оскопил бедного старичка и выбросил его мужское достоинство в море. Подобной участи страшился и сам Зевс и потому следил, чтоб никому не представился сходный случай. Мысль эта страшно угнетала Зевса, его коварство и непостоянство проистекали исключительно из нежелания однажды проснуться кастратом. Гермес знал все это, но знал и другое: Зевс вполне способен дать дельный совет.
— Отец, человек подчинил меня своей власти.
— Неужели? Как такое вышло?