Наши провожатые оказались неразговорчивыми — это было неплохо.
Спускаясь с холма, я вспоминал рассказ мальчишки и пытался представить, чем завершилась битва: ведь этот мир соответствовал тому, что я искал, и теперь нужно было правильно сориентироваться, чтобы потом не ошибиться.
Лагерь благоухал приятной для ноздрей воина смесью мужского и конского пота, дыма, жареного мяса, кожи и масла… Люди в свете костров толковали, чистили оружие, чинили снаряжение, ели, играли, пили и спали, провожали нас глазами на пути к трем потрепанным шатрам, располагавшимся в центре. И, когда мы проходили мимо костров, разговоры смолкали.
Мы остановились возле второго, отличного от других шатра. Один из наших конвоиров что-то сказал расхаживавшему вблизи воину. Тот несколько раз кивнул ему в сторону самого большого шатра. Конвоир прошел туда, через несколько минут вернулся и обратился к другому часовому, что стоял слева. Наконец наш конвоир кивнул часовому и подошел ко мне. Часовой тем временем подозвал кого-то от ближайшего костра.
— Офицеры на совете в шатре Хранителя, ваших лошадей мы стреножили и пустили пастись. Снимайте поклажу и располагайтесь здесь. Придется подождать капитана.
Мы отвязали пожитки от седел, почистили коней. Я потрепал Стара по холке. Низкорослый человек, прихрамывая, повел его вместе с огнедышащим Драконом Ганелона к другим лошадям, а мы уселись на поклажу и стали ждать. Один из стражей поднес нам горячего чая; в ответ я угостил его табаком. Потом все они ушли куда-то за наши спины.
Я смотрел на большую палатку, прихлебывая чай, вспоминал Амбер и улицу Возчиков хлеба в Брюсселе, в Царстве Теней, на той Земле, где я провел столько времени. Раздобыв здесь шлифовальный порошок, я вернусь в Брюссель на оружейную биржу. Заказ мой будет сложным и дорогим, ведь для его выполнения торговцу боеприпасами придется оснащать новую линию. А по своему военному опыту я знал на той Земле разных дельцов, не только из «Интерармко». На это уйдет несколько месяцев. Я начал обдумывать детали, и время пробежало приятно и быстро.
Часа через полтора по стенам большой палатки задвигались тени. А еще через несколько минут изнутри откинули полог, и из шатра неторопливо стали выходить люди, переговариваясь и вновь заглядывая обратно. Последние двое задержались на пороге, все еще не закончив разговора с оставшимся внутри.
Двое у входа расступились, лица их были обращены внутрь шатра. До меня донеслись звуки разговора, но слов я разобрать не мог. Наконец я сумел различить того, с кем они говорили. Свет был у него за спиной, офицеры заслоняли его от меня, я видел только, что он очень худ и высок.
Наши часовые замерли — похоже, один из двоих офицеров и был упомянутым капитаном. Я, не отрывая от них глаз, внутренне приказывал им расступиться пошире, чтобы можно было наконец разглядеть их предводителя.
Еще немного, и вышло по-моему, а еще через миг — он сделал шаг вперед.
Сперва мне показалось, что полумрак подшутил надо мной… Нет! Он снова шагнул, и какое-то мгновение никто не загораживал его от меня. У него не хватало правой руки, культя была плотно забинтована чуть ниже локтя, и я понял — рана получена совсем недавно.
А потом он повел вниз левой рукой, остановив ее на порядочном расстоянии от тела, обрубок правой при этом дернулся. И что-то шевельнулось в моей памяти. Длинные каштановые волосы его прямыми прядями спадали на плечи, я увидел очерк скулы…
Он вышел из шатра, дуновением ветра плащ отнесло вправо. Желтая рубашка была заправлена в коричневые брюки, плащ пламенел оранжевым цветом. Неестественно быстрым движением левой руки он поймал плащ за край и дернул, чтобы прикрыть культю.
Я быстро встал, и голова его резко повернулась ко мне.
Наши взгляды встретились, на несколько биений сердца мы застыли в неподвижности.
Оба офицера тоже повернули головы, он отстранил их и, широко шагая, направился ко мне. Ганелон заворчал и стал подниматься во весь рост. Наши стражи тоже застыли от изумления.
Остановившись в нескольких шагах, он окинул меня газельим взором. Вообще-то он редко улыбался, а тут изобразил какое-то слабое подобие улыбки.
— Пойдем со мной, — сказал он и повернулся к палатке.
Мы последовали за ним, оставив свои пожитки.
Взглядом он отпустил обоих офицеров, остановился у входа и пригласил нас войти. Пропустил вперед и вошел следом, задернув за собой полог. Я заметил скатку с постелью, столик, скамьи, оружие, походный сундук. На столе светила масляная лампа, лежали книги, карты, стояли бутыли и чаши. На сундуке мерцала еще одна лампа.
Он пожал мою руку и снова улыбнулся.
— Корвин, — сказал он, — ты, оказывается, еще жив!
— Бенедикт, — ответил я улыбнувшись, — и ты, выходит, еще дышишь. Чертовски давно виделись мы в последний раз.
— Действительно. Кто твой друг?
— Его зовут Ганелон.
— Ганелон, — повторил он, кивнув, но не подавая руки.
Затем подошел к столу, налил три чаши вина, протянув одну из них мне, другую Ганелону, а третью взял сам.
— За твое здоровье, брат, — произнес он.
— И за твое. Мы выпили.
— Садитесь! — Он показал нам на скамьи, а сам уселся за стол. — Добро пожаловать в Авалон!
— Благодарю вас… Хранитель. Бенедикт скривился.
— Впрочем, прозвище вполне заслужено мной, — сказал он ровным голосом, продолжая изучать мое лицо. — Хотелось бы знать, мог ли их предыдущий Хранитель сказать то же самое.
— Ты прекрасно знаешь, что все происходило не тут, — ответил я, — и, как мне кажется, он тоже мог бы утверждать это.
Бенедикт пожал плечами:
— Конечно. Но довольно об этом! Где ты был? И что делал? И почему явился сюда? Расскажи о себе. Мы так давно не встречались.
Я кивнул. К несчастью, фамильный этикет требовал, чтобы я ответил сперва на его вопросы, а потом уже задавал свои. Он был старше меня, и я — пусть не умышленно — вторгся в область его интересов. Не то чтобы мне не хотелось быть с ним вежливым, он принадлежал к числу тех немногих моих родственников, кого я уважал и был даже приятен мне. Просто мне не терпелось повыспросить его. Как он сказал — последняя встреча случилась настолько давно!
И что можно говорить ему? Я даже не представлял, кому он симпатизирует теперь, и уж вовсе не хотелось мне случайным и неловким словом намекнуть на причины его долгого — хоть и по собственному желанию — отсутствия в Амбере. Следовало начинать с какой-нибудь нейтральной темы и быть настороже во время нашего разговора.
— Ну, уж как-нибудь начинай, — догадался он, — неважно с чего.
— Начал может быть много, — ответил я. — И трудно… Пожалуй, начну с самого начала. — И пригубил вина. — Да, — добавил я решительным тоном, — так будет проще всего… хотя мне удалось припомнить все это не со слишком давнего времени… Через несколько лет после победы над Лунными всадниками из Генеша и твоего отбытия у нас с Эриком произошла крупная ссора — как всегда, из-за права наследования. Папаша снова забурчал об отречении, но наследника престола не называл. Тут же ожили прежние распри, стали выяснять, кто более законный наследник. Конечно, ты и Эрик старше меня, но Файелла, наша с Эриком мать, была его женой после смерти Климнии, а они…
— Довольно! — рявкнул Бенедикт, грохнув рукой по столу так, что тот треснул.
Лампа вздрогнула, расплескалось масло, но каким-то чудом она не перевернулась. Полог моментально отдернулся, в палатку заглянул встревоженный часовой. Бенедикт сверкнул глазами, и он исчез.
— Я не желаю даже слушать все эти россказни о нашей общей незаконнорожденности, — тихо выговорил Бенедикт. — Все это непристойно, потому, собственно, я и стал избегать этих подробностей. Будь добр, продолжай без дальнейших отступлений.
— Ну хорошо… — Я слегка кашлянул. — Как я уже говорил, вопрос вызвал у нас горячий спор. И однажды вечером слов не хватило. Мы подрались.
— На дуэли?
— Что ты, зачем такие формальности? Точнее это можно было бы назвать взаимным желанием убить другого. В любом случае дрались мы долго. В конце концов Эрик одолел и захотел стереть меня в порошок. Чуть забегая вперед, я должен добавить, что все это мне удалось припомнить только пять лет назад. — Бенедикт согласно кивнул. — Могу только предполагать, что случилось, когда я был без сознания, — продолжал я. — Эрик не стал убивать меня… Очнулся я в Царстве Теней, на Земле, в месте, именуемом Лондоном. Вокруг свирепствовала болезнь, но я справился с нею. Столетия провел я в этом призрачном мире, пытаясь понять, кто я. Я прошел по всем его дорогам. Чаще всего как воин… ходил в его университеты, разговаривал с тамошними мудрецами, обращался к знаменитым врачам. Но нигде не мог отыскать разгадки своего прошлого. Было ясно, что я не такой, как все, и мне пришлось тщательно скрывать это. Я был разъярен: у меня было все-все, кроме того, в чем нуждался я больше всего, — кроме моей памяти, моей личности.