Глаза обоих мужчин остались открытыми после смерти. Хейдель сам закрыл их.
Живые снова принялись копать могилы. Заметив, что могил четыре, Хейдель промолчал. Помог и стал ждать. Это не заняло много времени.
Когда все было кончено, Хейдель надел рюкзак и снова пустился в путь. Он не оглядывался назад, но перед глазами у него стояли четыре могильных холмика в лесу. Ему в голову пришла очевидная и мрачная аналогия. Собственная жизнь представилась Хейделю тропой. Могилы символизировали сотни — нет, возможно, тысячи — мертвецов, оставшихся вдоль этой тропы. Люди умирали от одного его прикосновения. Дыхание Хейделя уничтожало города. Иногда там, где падала его тень, не оставалось ничего живого.
И все же он был в силах исправить зло, которое нес людям. Ведь даже сейчас он карабкался вверх по холмам именно с этой целью. Многие слышали о нем, хотя имя, которое называли люди, состояло только из одной буквы — X.
Хейделю показалось, что день посветлел, несмотря на то, что он знал: близится вечер. Пытаясь понять, в чем тут причина, он заметил, что деревья стали меньше, а просветы между листьями увеличились. Теперь его дорога была залита солнцем, кое-где даже появились цветы — красные и багряные, в золотом и бледно-желтом ореоле, они свисали с тонких лиан, которые раскачивал легкий ветерок. Тропинка начала подниматься в горы, но трава, раньше доходившая ему до щиколоток, теперь была не такой высокой, а мелкие животные почти исчезли.
Примерно через полчаса видимость существенно улучшилась. Впереди лежала широкая тропа. Когда Хейдель прошел около ста метров, впервые за все время путешествия листва раздалась в стороны, и его глазам предстал огромный бледно-зеленый бассейн неба. Уже через десять минут Хейдель шел по открытой местности — обернувшись, он увидел волнующееся зеленое море листвы, оставшееся позади. В четверти мили высилась вершина холма, на который, как Хейдель только сейчас сообразил, он и поднимался. Над холмом повисли маленькие нефритовые облака. Избегая крутых подъемов, Хейдель постепенно приближался к вершине.
Добравшись до нее, он разглядел последний участок своего долгого пути. Нужно было спуститься на несколько десятков метров, а потом ему предстояла примерно часовая прогулка по долине, в конце которой ждало трудное восхождение на довольно высокий холм. Он отдохнул, немного поел, запил свою скромную трапезу водой и снова пустился в дорогу.
Переход по равнине прошел довольно спокойно, однако ему пришлось вырезать себе посох, прежде чем он начал подниматься в горы.
Пока Хейдель шел по склону, похолодало, солнце стало быстро опускаться к горизонту. Пройдя половину пути, он стал задыхаться, а мышцы у него начали болеть от накопившейся за последние дни усталости. Теперь он мог оглянуться назад, на пройденный путь — верхушки деревьев напоминали огромную равнину под темнеющим небом, в котором кружило несколько птиц.
По мере приближения к вершине Хейдель останавливался гораздо чаще, чтобы передохнуть, и через некоторое время заметил первую вечернюю звезду.
Он заставил себя идти вперед до тех пор, пока не оказался на широкой площадке наверху длинной серой скалистой гряды; к этому времени уже спустилась ночь. На Кличе не было лун, но великолепные звезды сверкали в ночи, словно факелы, а за ними бесчисленные мелкие звездочки вскипали и пенились до самого горизонта. Ночное небо было синим и светлым.
Хейдель прошел оставшееся расстояние, следя глазами за тропинкой — повсюду свет, свет, свет и много темных пятен, которые могли быть только домами, высокими зданиями или просто машинами. Еще два часа, прикинул Хейдель, и он пройдет по этим улицам, мимо жителей мирного Италбара, остановится в какой-нибудь симпатичной гостинице, чтобы поесть, немного выпить и с кем-нибудь поговорить.
Потом, вспомнив о тропе, по которой он пришел сюда, Хейдель фон Хаймек отвел от города взгляд, — он знал, что пока еще не может войти в город. Однако видение Италбара, представшего перед ним в безудержном сиянии звезд, останется с ним до последних дней его жизни.
Отойдя в сторону от тропы, Хейдель нашел ровное место, где можно было удобно разложить спальный мешок. Заставил себя как следует поесть и выпить побольше воды, чтобы подготовиться к тому, что впереди.
Причесал волосы и бороду, облегчился, разделся, закопал снятую одежду и забрался в спальный мешок. Растянулся во всю свою почти шестифутовую длину, сложил руки вдоль тела, сжал зубы, последний раз взглянул на звезды и закрыл глаза.
Через некоторое время его лицо разгладилось и крепко сцепленные зубы слегка разжались. Голова склонилась к левому плечу. Дыхание замедлилось, стало более глубоким, а потом словно совсем остановилось; только значительное время спустя Хейдель снова начал дышать — очень, очень медленно.
Когда голова Хейделя была повернута направо, могло показаться, что его лицо покрыто лаком или на нем лежит идеально подогнанная стеклянная маска. Потом выступил пот, капельки которого засверкали в бороде, будто драгоценные камни. Лицо потемнело, стало красным, затем пурпурным, рот открылся, из него высунулся язык, а прерывистое дыхание начало с хрипом вырываться из груди; по подбородку потекла струйка слюны.
Тело Хейделя дернулось, он сжался в комок и мелко задрожал. Дважды он открывал невидящие глаза, а потом они очень медленно закрывались снова. Изо рта пошла пена, Хейдель застонал. На усах засыхала кровь, вытекавшая из носа. Периодически он что-то бормотал. Затем его тело надолго застыло в неподвижности, окончательно расслабилось, и до следующего приступа он лежал совершенно неподвижно.
Его ноги утонули в голубоватом тумане, который клубился вокруг, словно он шел сквозь почти невесомый снег — до сих пор он никогда такого не видел. Извивы тумана причудливо переплетались, перетекая друг в друга и создавая новые замысловатые узоры. Было ни тепло, ни холодно. У него над головой не горело ни одной звезды; в этом странном месте, где всегда царил сумрак, на небе висела неподвижная, бледно-голубая луна. Слева от него тянулись заросли индиговых роз, а справа в самое поднебесье уходили синие стволы деревьев.
Обойдя скалы, он оказался на пологой лестнице, конец которой терялся где-то в облаках. У подножия лестница была очень узкой, но постепенно становилась все шире, и вскоре он уже не мог разглядеть, что находится сбоку от нее. Он медленно пошел вперед, осторожно пробираясь сквозь голубую пустоту.
И вышел в сад.
Где увидел кустарники самых разнообразных оттенков голубого цвета, а ползучие растения были похожи на затейливое покрывало, наброшенное на стены и каменные скамейки, расставленные тут и там.
Тонкий полог серовато-голубой дымки окутывал сад. Где-то пели птицы.
Время от времени ему встречались большие валуны, сверкавшие в лунном свете, точно отполированный кварц. Над ними в изысканном танце трепетали маленькие разноцветные радуги, казалось, их сияние притягивает больших синих бабочек. Они подлетали к валунам, делали сложные пируэты, присаживались на одно короткое мгновение и снова поднимались в воздух.
Далеко впереди он увидел едва различимые очертания исполинской человеческой фигуры — если бы сейчас он был в состоянии критически оценивать происходящее, то вряд ли поверил бы в реальность ее существования.
Женщина скрывалась в голубой дымке, а ее иссиня-черные волосы касались неба у самого горизонта; он не видел ее глаз, лишь чувствовал, что необыкновенная женщина смотрит на него со всех сторон; откуда-то ему было совершенно точно известно, что она является душой этого мира. И тут на него снизошло ощущение бесконечной силы и могущества.
Когда он приблизился к тому месту, где будто бы только что стояла эта непостижимая женщина, она уже исчезла. Хотя он по-прежнему чувствовал ее присутствие.
Вдруг среди синего кустарника он заметил домик из голубого камня.
Когда он подошел поближе, свет стал меркнуть, и он в который раз с горечью подумал, что снова увидит только след улыбки, взмах ресниц, мочку уха, локон, сияние голубых лунных лучей на руке или плече. Еще ни разу ему не удалось заглянуть загадочной женщине в лицо, охватить взглядом ее всю с головы до ног. Впрочем, он подозревал, что ему это не дано.