Но вот голова дернулась, и рог вошел в тело человека, отбросив его в сторону. В этот момент чудовище взвыло еще раз — Квик ударил его по голове громадным камнем, — опустилось на землю и застыло. Мы никогда не узнаем — Квик прикончил его, или удар копья оказался смертельным.
Я бросился к смуглому человеку, а несколько мгновений спустя ко мне присоединился задыхающийся Квик. Наш спутник был без сознания, но еще дышал. Его бок был очень влажным.
— О Господи! — воскликнул Квик и, сорвав с себя рубашку, свернул ее и приложил к ране. — Так я и думал! Поблизости нет ни одной больницы…
— Оставьте его. Уходите. Возвращайтесь к своему вертолету. И никому не рассказывайте про это, — услышал я голос, который мне не сразу удалось узнать.
Повернувшись, я увидел спускающуюся по склону Лидию.
— Ты сделал свою работу, — сказала она. — Отвези мальчика домой, Квик.
— Лидия, — воскликнул Квик, — мы не можем вот так взять и уйти!
— Вам больше нечего здесь делать. Уходите!
Я заглянул в сознание смуглого человека — он был жив, но ему оставалось совсем немного.
— Лидия…
— Немедленно!
Она показала рукой на склон, и какая-то сила вынудила нас повиноваться.
— Идем, парень, — вздохнул Квик. — Не надо ничего говорить.
Я пошел за ним. Он был прав: мне нечего было сказать. Я хотел оглянуться, но не смог.
Через некоторое время, когда мы поднялись вверх по склону и проходили сквозь заросли кустарника, мимо деревьев, до нас донеслось далекое пение. Я не различал слов, да и вряд ли понял бы их, поэтому я стал слушать при помощи своего сознания.
— …Деревья и горы, реки и долины, как такое могло случиться? — казалось, услышал я. — Рвите на себе одежду, спрячьтесь, пролейте слезы, рыдайте…
Я… я споткнулся. Мне показалось, что я лежу на земле, положив голову ей на колени, а из моего тела продолжает вытекать кровь.
А потом песня исчезла где-то за деревьями.
Мы быстро шли вперед, сквозь светлеющую ночь.
Глаз Кота
Посвящается Джо Липхорну, Джимми Чи и Тони Хиллерману
ЧАСТЬ I
Ночью, близ восточной границы обнесенных стенами рощиц и отлогих лужаек усадьбы, внутри этих стен, вероятно, в четверти мили от самого дома, у небольшой группы деревьев под безлунным небом стоит он, прислушиваясь, совершенно безмолвный.
Влажна почва под его сапогами. Холодный ветер говорит ему, что зима нехотя уступает место весне на севере штата Нью-Йорк. Он протягивает руку и нежно касается темной линии изящной ветки справа от себя. Ощущает зелень почек молодого года, мечтающих о лете под его широкой темной ладонью.
На нем голубая вельветовая рубаха навыпуск, широкий ремень с пряжкой в виде раковины поддерживает на талии джинсы. Тяжелое ожерелье из цветов тыквы — очень старое — висит у него на груди. На шее — изящная нитка бирюзового хейче, на левом запястье — серебряный браслет, усеянный кусочками коралла и бирюзы. Пуговицы на рубашке сделаны из расплющенных десятицентовых монет начала двадцатого века. Длинные волосы повязаны красным лоскутом.
Высокий, несовременный и неуместный, он прислушивается к тому, что можно или нельзя услышать: признакам странной схватки в темном доме. Неважно, как сложится встреча, он, Уильям Черный Конь Сингер, то бишь Певец, проиграет. Но все это ему придется вынести самому — из-за силы, которую он давным-давно привел в движение — чинди, который ходил за ним по пятам в течение многих лет.
Слышен непродолжительный шум со стороны дома, за которым тут же следует громкий грохот. Однако этим дело не кончается. Звуки продолжают раздаваться. Откуда-то из-за стен воет койот.
Он чуть не рассмеялся. Несомненно, собака. Хотя звук больше напоминает другое существо, к которому он снова привык. Конечно же, рядом нет никого из них.
Уильям Черный Конь Сингер. У него есть другие имена, но запоминающим машинам он известен под этим. По этому имени его вызвали.
Звуки внезапно стихают, хотя через короткое время возобновляются. По его оценкам, в этой части мира сейчас около полуночи. Он смотрит на небеса, но Христова кровь не струится по тверди. Лишь птица грома Ини среди юго-западных звезд подготавливает перуны, тучи и дождь, вытягивает хохолок, чтобы пощекотать нос медведя Саса, говоря ему, что время принести на землю новую жизнь — там, рядом с Млечным Путем.
Безмолвие. Внезапно протяжное биение начинает наполнять мир. Все кончилось? Действительно ли все кончилось?
Вновь за резким лаем следует вой.
Некогда он знал многое, да и по-прежнему кое-что знает. Все теперь для него завершилось, кроме ожидания.
Нет. Есть еще одна вещь для заполнения.
Тихо, но с нарастающей силой, он заводит песню.
Первочеловек точно не прыгал от радости по темной преисподней, в которой был сотворен. Он делил ее еще с восемью людьми, и с муравьями, и жуками, а позднее с саранчой и Койотом-Первым Сердитым, Тем-кто-образовался-в-воде, Костлявым Бродягой. Все размножались. Позднее к ним присоединились народы стрекоз, ос и летучих мышей, Паук и Паучиха. Пространство переполнялось и кишело клопами. Последовала борьба.
— Давайте отсюда выбираться, — предложило большинство.
Первочеловек, который был мудрым и могущественным, достал свои сокровища — Белую Раковину, Бирюзу, Мидию, Гагат и Красно-Белый Камень.
Он положил Белую Раковину на востоке и дунул на нее; оттуда поднялось белое башнеподобное облако. Он поместил Бирюзу на юге и дунул на нее; поднялось голубое облако-башня. На западе положил Мидию, и, когда дунул на нее, там поднялось желтое облако-башня. На севере поместил Гагат, и, затронутый его дуновением, он выдал черное башнеподобное облако. Белое и желтое разрастались, встретились наверху и пересеклись. То же сделали голубое и черное. Они стали Ночью и Днем.