— Мала, приготовь дозу бутала, — сердито велела доктор Клэйн. — Этим нам, возможно, удастся убрать торможение мыслительных процессов, и пациент сможет рассказать нам о себе.
— Мне нечего сказать, — выпалил рассерженный пациент таким отчетливым голосом, что Мала вздрогнула, поскольку никак не ожидала, что голова такой странной формы может произносить нечто членораздельное.
В этом голосе слышалось то, что, по какой-то непонятной ей причине, называлось оксфордским акцентом.
— Не говори так, Чут, — взмолился Дурр. — Тебе надо сотрудничать. Это для твоего же блага.
— Они ничего не могут для меня сделать. Есть только одно лечение. Отправьте меня обратно в галактику Андромеды.
Мала приготовила дозу бутала, доктор Клэйн взяла ее и выплеснула пациенту в лицо.
— Он уже говорит о доме, — сказала психоаналитик. — Это хороший знак. Думаю, как только бутал подействует, у нас больше не будет проблем.
— Вероятно, средство окажет эффект на обе головы, — заметил доктор Кордье. — Надеюсь, они не уснут.
— Мы реагируем по-разному, — задумчиво улыбнувшись, четким голосом ответила левая голова. — В этом и состоит наша проблема. Если бы мы отреагировали одинаково, это бы означало, что мы снова действуем скоординировано, и нас можно было бы считать вылеченными. Но это не так, поэтому, если лекарство окажет на меня успокаивающий эффект, то с Правшой все будет с точностью до наоборот.
— Правшой? — переспросила доктор Клэйн.
— Когда одна голова говорит про другую, — бросился объяснять Дурр, — она называет ее Левшой или Правшой. Остальные обращаются к головам по имени Чут. Всю личность зовут Чут-чут.
— Очень интересно, — заметил доктор Кордье.
— У тебя все еще есть видения, Чут? — спросил Дурр.
— Они исчезли. Я больше их не вижу, — ответил Левша.
— Пожалуйста, мистер Дурр, скоро начнется анализ, — вмешалась доктор Клэйн. — Ваше присутствие не требуется.
— Но доктор Кордье попросил меня остаться, потому что боится, что может чего-нибудь не понять в речи Чута…
— Ладно. В таком случае, оставайтесь. Но, пожалуйста, не мешайте.
Душка принимает все слишком близко к сердцу, подумала Мала. Он слегка покраснел, но она заметила, что ему не нравится высокомерный тон Клэйн. Он не знает, что она так разговаривает со всеми, даже сама с собой. Ему нужен тот, кто будет защищать его от жестокого мира. Кто-то, как я, тот, кто провел с невротичным пациентами и такими же докторами столько времени, что приобрел к ним иммунитет.
Есть какая-нибудь причина не оставаться и не приглядывать за ним? спросила себя Мала. Ни единой. Значит, я останусь, если Клэйн или Кордье не найдут повод выгнать меня. Пожалуй, я останусь и послушаю представление. Будет интересно, если заговорят обе головы. Лучше, чем космическая опера. Теперь я узнаю, о чем на самом деле думают чудовища.
Бутал подействовал на левую голову.
— Трой. Трой-трим тунгал мжарн.
— Что это значит? — резко спросила доктор Клэйн.
Никто ничего не ответил.
— Вы что, не можете ответить на вежливый вопрос? — повернувшись к Дурру, спросила она.
— После того, как вы сказали мне заткнуться? Я не заметил, что вопрос был вежливым. Но все равно на него отвечу. Он говорит на своем родном языке. Умственное торможение исчезло и именно так он обычно разговаривает.
— Но я не могу его понять. Скажите, чтобы он говорил по-английски.
— Чут, — позвал Дурр. — Чут.
— Дем?
— Говори по-английски, Чут. По-английски. Говори, что хочешь, но по-английски.
— Английский некрасивый. В отличие от моего родного языка.
— Продолжайте, — сказала доктор Клэйн.
— Я прибыл со звезды Громин, планеты Квелт. Это самая красивая звезда и планета в галактике Андромеды. Но больше я никогда не увижу их. Я не заслужил этого. Я оставил их, чтобы улететь в далекие земли, и больше никогда не увижу их красоты. Кому доводилось видеть нечто столь же прекрасное, как Громин с его сверкающим двойником, Белым Карликом? Что может сравниться с маленькой двойной звездой, превышающей по массе Бетельгейзе? Кто видел что-нибудь хоть отдаленно напоминающее планету Квелт с ее прекрасными красными равнинами и пасущимися на них благородными животными? Во Вселенной нет ничего похожего. Оставить мою родину равносильно смерти, отправиться в другие миры все равно, что отказаться от настоящей жизни. Я никогда не искуплю этот грех.
У этого существа есть чувство поэзии, подумал Мала. С оксфордским акцентом или нет, оно говорит искренне.