Когда гость на время замолчал, перестав наконец хвастаться, Фрейга сказал мальчику, который лежал с ним рядом, подперев голову ладошкой:
— Спой нам, Гилберт.
Мальчик улыбнулся, сел и сразу запел высоким чистым голосом:
Длинная песня, казалось, не имела конца; Гилберт начал ее с середины и остановился, не допев даже до того места, где описывалась гибель Александра, который «по вечерним ехал холмам». Но это не имело особого значения: все прекрасно знали песню от начала и до конца.
— Почему вы разрешаете этому мальчишке петь о языческом царе? — возмутился гость.
Фрейга поднял голову:
— Александр был великим правителем христианского мира.
— Он был грек, языческий идолопоклонник!
— У вас, должно быть, поют эту песню иначе, чем здесь, — вежливо возразил Фрейга. — Вспомните, там ведь есть такие слова: «Ко Христу взывал он, грудь осеняя крестом».
Кое-кто из сидевших у камина позволил себе ухмыльнуться.
— Может быть, ваш слуга споет нам что-нибудь получше этого? — предложил Фрейга, ибо был вежлив от природы. Слуга священника не заставил себя долго просить и запел довольно гнусавым голосом песнь о некоем святом, который непризнанным прожил двадцать лет в доме собственного отца, питаясь объедками. Фрейга и его домочадцы слушали как зачарованные. Новые песни сюда залетали редко. Однако певец вскоре испуганно умолк: пение его было прервано странным пронзительным воем, донесшимся откуда-то снаружи. Фрейга вскочил на ноги, с тревогой вглядываясь во тьму зала. Потом заметил, что все остались сидеть, но молча уставились на него. И снова из комнаты наверху донесся слабый вопль. Молодой граф сел.
— Закончи свою песню, — сказал он. Слуга священника скороговоркой пробормотал оставшиеся слова, и тишина сомкнулась вокруг них, стоило отзвучать последнему звуку.
— Ветер поднимается, — тихонько проговорил кто-то.
— Злая нынче была зима.
— Да уж. Я вчера через перевал от Малафрены пробирался, так там снегу чуть не по пояс.
— Это все их рук дело.
— Чьих? Ты про горцев этих, что ли?
— А помнишь, мы прошлой осенью нашли выпотрошенную овцу? Касс еще тогда сказал, что это дурной знак. Он имел в виду жертвы, которые они приносят Одне.
-Ну а что же еще?
— О чем это вы говорите? — поинтересовался иноземный священник.
— О горцах, господин священник. О язычниках.
— А что такое «одне»?
Воцарилось молчание.
— Что это за «жертвы, которые приносят Одне»?
— Знаете, господин священник, лучше нам об этом не говорить.
— Почему?
— Видите ли… вот вы сами справедливо сказали насчет песен: сегодня ночью лучше говорить о святых вещах. — Касс, местный кузнец, говорил с достоинством, лишь изредка приподнимая веки над потупленными глазами, чтобы определить местонахождение собеседника; зато его сосед, молодой парень с болячками вокруг глаз, прошептал встревоженно:
— У Кургана есть уши, Курган все слышит…
Вновь повисло молчание.
Фрейга повернулся и тихо сказал, глядя священнику прямо в глаза:
— Горцы приносят жертвы Одне на камнях у подножия курганов. Что там внутри этих курганов, не знает никто.
— Бедные язычники, бедные невежественные люди, — прошептал горестно старый отец Игиус.
— У нас в часовне алтарь из камня с Кургана, — сказал вдруг мальчик Гилберт.
— Что?