Когда музыка стихает, Чанди, сгорбившись, застывает, потом тяжело поднимается на ноги, снимает свою рубаху и башмаки и выпрямляется во весь рост. Босой, полуодетый, он сейчас выглядит на двадцать лет старше.
ЧАНДИ:
— Я вернусь в дом своей матери, буду жить там как ее сын, все свои силы отдам работе во имя ее семьи.
В это время четвертый человек в черном приближается к Чанди и обращается к нему тем же ровным, бесцветным, не женским и не мужским, жутким голосом, что и первый.
ХОРИСТ 4 ИЗ ВТОРОГО ХОРА:
ЧАНДИ:
— Да, это правда. Я одиноким должен жизнь свою влачить отныне. Однако я давно уж болен… Может, мне лучше было б умереть теперь?
Четвертый человек в черном молчит, ничего ему не отвечает, но, сгорбившись, устраивается на земле рядом с первым.
ЧАНДИ:
— Раз так, я буду жить один, работать стану для своей хейимас. Вот только руки отчего-то тяжелы!..
Он исполняет пантомиму, изображая работу в саду, как в самом начале спектакля, но только работает он очень медленно, хотя и старательно. Хористы из первого хора тоже возвращаются к своим делам — все они находятся у переднего края левой части сцены, тогда как Чанди работает один в самой ее глубине, ближе к «Стержню». Свет потихоньку меркнет, а музыка становится протяжной, тоскливой.
ХОРИСТ 3 ИЗ ПЕРВОГО ХОРА:
ХОРИСТ 1 (теперь он говорит старческим голосом, тогда как голос хориста 3 звучит как у мальчишки-подростка):
ХОРИСТ 2:
ХОРИСТ 3:
ХОРИСТ 1:
ХОРИСТ 4:
ХОРИСТ 2:
ХОРИСТ 4:
ХОРИСТ 5:
ХОРИСТ 3:
ХОРИСТ 1:
ХОРИСТ 3:
ЧАНДИ (опираясь на свою несуществующую мотыгу, очень спокойно и очень медленно):
— Случилось? Умерла жена, сгорел мой дом, погибло все хозяйство. И дети умерли мои — так рано! Я тяжко болен был. А матери семья распалась: кто умер, кто уехал. Все, что мне дорого, исчезло, о чем забочусь, погибает. Все, что дают мне, я теряю. Все, что я роздал, — все пропало.