Из того видения, что открылось мне в Девятом Доме, я кое-что могу рассказать — словами, письменно, — а кое-что спеть под аккомпанемент барабана. Но для большей части увиденного я так и не подобрала ни нужных слов, ни музыки, хотя с тех пор я большую часть своей жизни посвятила именно тому, чтобы найти и эти слова, и эту музыку. Я не умею нарисовать то, что вижу, ибо моей руке не дарована способность придавать изображенному предмету сходство с настоящим.
Мне все-таки кажется, что гораздо лучше это могло бы быть нарисовано, чем рассказано, и вот почему: там не было ни одного человека. Рассказывая что-то, вы говорите: «Это сделал я» или «Это увидела она». Когда же не существует ни меня, ни ее, то как бы не существует и самой истории. Я существовала, пока не попала в Девятый Дом; там существовал ястреб, но меня там не было. Ястреб был; был и неподвижный, застывший воздух. Если смотреть на вещи глазами ястреба, то лишаешься собственной души. Твое собственное «я» смертно. А это — Дом Вечности.
Итак, из того, что видели глаза ястреба, я здесь могу словами рассказать следующее:
То была Вселенная энергии. То было пересечение энергетических полей всех живых существ, всех звезд и скоплений светил, всех миров, животных, умов, нервов, пыли, кружевной пены вибрации, которая существует сама по себе, и все было связано друг с другом, каждое было частью другой части чего-то еще, большего, и каждая часть в этом конгломерате была, таким образом, понятна только в качестве составляющей целого, безграничного и незамкнутого.
В Пунктах Обмена Информацией нас учат, что информационная сеть Столицы Разума распространяется над всей поверхностью нашего мира вплоть до Луны и других планет, находящихся от нас на невообразимом расстоянии, где-то там, среди миллиардов звезд: во время моего видения вся эта обширнейшая паутина предстала передо мной как мгновенная вспышка света на одной из волн океана энергии и показалась мне крохотной пылинкой на одном из зернышек травы, произрастающей на бесконечных лугах. Образ света, танцующего на волнах океана, или пылинки в солнечном луче, сияние света на зрелых травах, блеск искр, взметнувшихся над костром, — это все, что у меня есть: никакой образ не способен вместить видение, заключающее в себе все образы. Музыка способна выразить это полнее и лучше, чем слова, но я не музыкант и не поэт и не могу воспользоваться музыкой слов. Пена и блестки слюды на скалах, сверкание волн в солнечных лучах, пляшущие водяные брызги и пыль, работа больших ткацких станков, которые тоже будто танцуют — все танцы отразились в тот миг в видении ястреба и в моем мозгу; и поистине все это отразилось бы в нем, если бы разум мой был чист и достаточно силен. Но ни один разум и ни одно зеркало не смогут удержать это видение и не разрушиться.
Потом начался какой-то спуск или же меня понесло прочь, и я увидела некоторые вещи, которые могу описать. Вот одна из них: в том меньшем пространстве или мире, не знаю, как его следует называть, боги или волшебные существа разыгрывали всевозможные ситуации. Сама будучи человеком, я вспоминаю эти существа тоже в виде людей. Один из них, например, придал конкретную форму вибрации энергии, направив ее по кругу. Он был очень силен, однако искалечен. Он работал, как кузнец в кузнице, создавая замкнутые колеса энергии, обладающие страшной мощью, исторгающие пламя. Он, их создатель, был сожжен ими до черноты и вот-вот мог рассыпаться в горстку праха, которая уместилась бы в морской раковине; глаза у него стали как гончарная печь, когда ее откроешь после обжига, а волосы — как горящие проволочки, но он все продолжал сворачивать петли энергии, замыкая ее в колеса, запирая силу внутри другой силы. Все вокруг этого существа теперь было черным и пустым, только эти колеса вращались, мололи, перетирали. Были там и другие существа, метавшиеся словно птицы, несомые бурей, летящие с криком над этими огненными колесами и пытающиеся остановить их вращение, однако, попав под такое колесо, они буквально взрывались огненными перьями. Сам Мельник теперь казался тоненькой оболочкой, содержащей тьму, он ослабел, выжженный дотла, и тоже попал во вращение и горение этих колес, что-то без конца перемалывавших, и его самого наконец перемололо, превратив в тончайную черную пыль. Колеса эти, вращаясь, все увеличивались в размерах, соединялись друг с другом, пока вся машина, зацепившись зубцами, не остановилась и не взорвалась, не разлетелась, сверкнув, на куски. Каждое колесо, взрываясь, ярко вспыхивало, и в этой вспышке представали лица, глаза, цветы, чудища, горящие на кострах, взрывающиеся, гибнущие, превращающиеся в черную пыль. И все кончилось, лишь мелькнул световой блик во Вселенной энергии, и тьма поглотила ее, точно пузырек пены, точно одно мелькание челнока, точно блестку слюды. Черная пыль улеглась по форме открытых спиралей. Потом начала двигаться и шевелиться, и внутри ее родилось некое мерцание, словно пылинки танцевали в солнечном луче. Это начала свой танец черная пыль. Потом танец постепенно замер, и где-то близко, слева кто-то заплакал, словно маленький зверек. То плакала я сама, плакал мой разум и мое «я», ощутившее себя в этом мире; и я снова начала становиться самой собой; однако душа моя, свидетельница увиденного, противилась этому. И лишь разум мой продолжал упорно тащить ее из Девятого Дома обратно ко мне, зовя и плача, и она наконец вернулась.