Когда осенний холод одарил поцелуем воздух долины, яркие красный, золотистый и рыжий цвета заполонили ветки и покрыли землю. Материнский сад принёс урожай, а отец доделал подземный погреб и основной фундамент своего нового замка. Я хорошо познакомился с четырьмя вилланами. Их звали Уолтон, Бейкер, Монро и Диллон. Я думал о них, как о своих дядюшках.
— Ещё больше людей придут и поселятся здесь, — говорил нам отец, когда мы сидели в хижине у очага и попивали сидр, с животами, набитыми материнской стряпнёй. Она положила голову ему на плечо, пока мы с сестрой сидели и выслушивали его мечты. — Каждый месяц всё больше поселенцев прибывает из Старого Света. Им потребуется хорошее место, там, где они смогут собраться, процветать и быть свободными. Таким местом и будет графство Каррик.
— А как насчёт той кровавой революции? — спросила его мать. В нашей семье она вечно мучилась всякими опасениями. В основном прагматичного толка. — Говорят, что туземцы вытесняют поселенцев с большой реки. Многие из них скапливаются в городе Буна, как в убежище или отступаются и возвращаются назад через горы.
— Не нас, — ответил отец. — Мы в безопасности так далеко на юге. Вдобавок, у нас есть оружие и теперь мы лучше стреляем, чем когда только прибыли. Даже Кормак у нас — меткий глаз. — Он улыбнулся мне, но мать осталась при своём мнении. Я вспомнил чикамога, их окровавленные лица и перерезанные горла. У меня всё ещё оставался тот синий самоцвет. Я хранил его у себя в кармане, на удачу.
Я в одиночку ушёл в леса, со своим кремнёвым ружьём охотиться на диких индеек, когда шауни[10] нашли долину. Мне на глаза попалась жирная птица, но тут я заметил чёрный дым, поднимающийся в бледные небеса. Было холодно, но снег ещё не шёл. Я помчался назад, к хижинам, дыхание обтекало плечи белым потоком. Я взобрался на восточный хребет и посмотрел вниз, и с первого взгляда понял, что произошло.
Обе хижины были охвачены пламенем, а огород втоптан в грязь. Все коровы и мулы валялись мёртвыми, утыканные стрелами, а лошади пропали. Я нашёл свою мать, лежащую среди срубленной кукурузы, её длинное платье почернело, залитое кровью. В груди у неё, прямо в грудной кости, торчал томагавк с каменным оголовьем. Разрезы пересекали её руки и ноги. Задыхаясь от ужаса, я изливал слёзы и рвоту на окровавленную землю. Тело моего отца лежало в нескольких ярдов, почти разрубленное на части. Я пытался крикнуть, но не смог издать ни звука. Я никогда этого не мог. Не кричал даже, когда был маленьким.
Налётчики убили и моих дядюшек. Тела Уолтона и Бейкера были ужасно изувечены. У бедного Монро пропала голова. Я не смог найти тело Диллона, лишь его сломанное ружьё. Они упорно отбивались… пятеро мёртвых туземцев лежали вокруг. Брошенные своими же соплеменниками на корм воронам. Придя в себя, я изучил трупы индейцев. Это были не чикамога. Их лица выглядели по-иному, а боевая раскраска была чёрной. Это северные налётчики, шауни из-за большой реки. Они никогда не бросят эти древние охотничьи угодья. Нет, пока хоть один из них живёт и дышит.
Душащая паника навалилась на меня. Миара. Моя сестра… где она? Я искал везде и не находил тела. Пошёл холодный дождь и затушил пламя, пожиравшее хижины. Я перерыл почерневшие, дымящиеся развалины. Обнаружил обугленные кости Диллона. Но ни единого признака моей сестры. Наконец я обнаружил жёлтый чепец Миары, лежащий поодаль в нескольких сотнях ярдов, окружённый следами копыт скачущих лошадей.
Они забрали её. Я слыхал, как лонгхантеры поговаривали о туземцах, которые так делали. Они забирали юных девушек и воспитывали их, как рабынь или жён. Так же поступали и с некоторыми племенами.
Я рухнул на колени прямо в грязь и оплакивал Миару, а когда поднял глаза, прямо передо мной стоял гном. Дождь стекал с его спутанной бороды. Маленькое личико имело цвет свежевспаханной почвы и, как ни странно, в промокших гномьих космах росли листья. Его синие глаза смотрели на меня. Это выражение морщинистого лица могло быть лишь жалостью.
Я вытащил из кармана синий камень и держал его на ладони, словно я мог отдать его назад, обменять на жизни моей семьи. Но их отнял не гном. Я рыдал у его босых ног, которые походили на древесные корни, вырастающие из грязи.
Он протянулся корявую руку и ухватил мою ладонь. Гром грохотал над долиной, когда мы начали тонуть. Мы проплывали вниз, сквозь грязь, как два клочка бестелесной дымки. Мы двигались сквозь саму землю и я подумал, что, наверное, сплю. Ночной кошмар. Как ещё можно было объяснить это втягивание в твёрдое вещество земли, словно в тёплую воду? Разве что… разве что я помешался. Увидеть свою семью вырезанной… может быть, я сошёл с ума. Или это была часть кошмара?