Глядя на свои собственные раздробленные кости, он наконец-то понял истинную мощь Дыхания Дракона. Он положил меч рядом со своими истлевшими останками и пропел молитву воина, пока звёзды мерцали через его просвечивающую грудь. Ветер дышал холодом, но не затрагивал его.
Когда золотая луна поднялась в небо, последнее затянувшееся влияние Дыхания Дракона навеки угасло в мире.
Там, где растёт белый лотос
— Посвящается памяти Дэвида Кэррадайна
Дым и кровь заполняли вечерние небеса. Призраки носились над колышущимися просторами летних трав и перемешивались с копотью умирающего пламени. Они кружили над обугленными остатками деревни Анфай, словно налетевшие на падаль птицы. В отличие от стервятников, которые с утра слетелись попировать непогребённой плотью, эти духи явились полакомиться рассеянными среди почерневших брёвен душами.
Анфай лежала в канаве, в тени упавшего бревна, с самого утра, когда огонь заплясал на соломенных крышах её клана. На груди она уберегала жизнь, драгоценную и тёплую. В сумятице криков и треске пламени, никто не услышал, как кричал ребёнок, даже когда мужчины, от которых несло кровью, прогрохотали по дороге на чёрных конях и проехали совсем близко от канавы. Сейчас младенец спал, укутанный в изношенный плащ. Она взяла его, когда покинула своё бревенчатое укрытие и поднялась наверх, на грунтовую дорогу. Первым, что она заметила, окунувшись в плавящийся жар заходящего солнца, было белое пламя, двигающееся, как человек.
Это бледное пламя проплывало через высокую зелёную траву, но не сжигало её. Призраки скользили мимо головы Анфай, притягиваемые пиршеством душ. Она не знала, что колдовство не пускало их в погибшую деревню, позволяя душам её родичей отойти в загробный мир. Поэтому она уставилась на белое пламя, когда оно приблизилось и крепче прижала дитя к груди.
Это был человек. В пурпурном сумраке вечера его ниспадающие одежды цвета выцветшей кости порождали иллюзию пламени размером с человека. Но теперь она увидела, что он был всего лишь человеком и, конечно, не ещё одним выжившим, ведь мужчины её деревни носили красно-коричневые или синие туники. Белый был цветом смерти. Так что это могла быть сама Смерть, принявшая облик привлекательного мужчины, с узким ртом и обритой головой. Однако, удивилась она, зачем Смерти трудиться обривать себе голову? Его глаза были тёмными, блестящими и миндалевидными, очень похожими на её собственные, но широкий лоб и загорелая кожа говорили о далёких местах.
Она стояла без страха, слишком измученная, чтобы его бояться, когда этот странник вышел из трав и встал прямо перед ней, на бурой полосе дороги. Видел ли он кружащих сумеречных призраков, как видела она? Он поклонился ей, жестом более цивилизованных областей и она увидела, как над его плечом показалась луна. Он ничего не нёс с собой, ни клинка, ни посоха, ни даже фляги. Но всё же истёртая кромка его одеяния показывала признаки дальнего странствия. Ноги его были босы.
Она знала, что ничего не скажет ему, пусть даже он действительно окажется Смертью. В этот день её мир кончился и теперь оставался только малыш. И дым, и кровь, и этот облачённый в белое незнакомец со своей кроткой улыбкой.
Она упала без чувств, но наземь не рухнула. Сильные и быстрые руки незнакомца подхватили её.
Прикосновение холодной воды привело её в чувство. Она лежала близ отмели пузырящегося потока, что проложил себе несколько путей южнее злосчастной деревни, а над ней склонился улыбающийся незнакомец. Дитя лежало рядом, бодрствовало и гулило от явного удовольствия. Мог ли незнакомец пронести их обоих весь путь сюда? Она схватила младенца и обернулась к нему.
— Меня зовут Канто, — представился тот. Он предложил ей ещё воды, зачёрпнутой из потока. Широкий зелёный лист был согнут в виде чаши. У незнакомца был мягкий голос, сдобренный выговором, который она не смогла определить. Она взяла лист-чашу и попила из неё, левой рукой всё ещё крепко держа младенца.
— Он в порядке, — сказал Канто. — Я скормил ему несколько раздавленных ягод. Он крепкий мальчик. — Канто вновь улыбнулся, доброжелательно и загадочно.
Раздробленный лунный свет упал на быстрый поток и темнота наполнилась трелями сверчков. Над водой, вкривь и вкось, росли несколько деревьев и над скопищем их шестиконечных листьев тысячью цветов мерцали звёзды. Воздух очистился от крови и дыма, но оставалось слабое зловоние смерти, мешаясь с ароматом цветущего ночью жасмина.