- На! - я так и не смогла открыть сверток, а это чудо берет его бережно, словно понимает, какую ценность я ему отдаю.
Разворачивает брезент, роняет грубую ткань на землю. Открывает первый том.
- When Mr. Bilbo Baggins of Bag End announced that he would shortly be celebrating his eleventy-first birthday with a party of special magnificence, there was much talk and excitement in Hobbiton, - читает недоуменно, но с интересом.
- Это история битвы Кольца, - объясняю, стараясь не глядеть на коленкоровый переплет.
Жаба душит! Хочется выхватить книги из тонких серых пальцев, запрятать их поглубже, туда, где теперь уже не найдет никто. Но решение принято, и совесть не позволяет совершить ненужное насилие.
- Я не понимаю, - он вскидывает брови. – Кто такой мистер Бэггинс? Зачем мне о нем читать? И откуда ты, или автор книги знаете, что происходило в Хоббитании перед началом войны?
- Ты прочитаешь это потом, когда вернешься домой, - пытаюсь объяснить. – Это мое сокровище, моя тайна, если хочешь. Я доверяю ее тебе, потому что ты думаешь, будто я живая. Но это не так, малыш. И все равно, спасибо тебе за это. За твою веру.
- Вера? Что такое вера? – недоумевает он искренне, а я смеюсь.
- Вера – это то, что мы с тобой сейчас попытаемся сделать.
- Что?
- Остановить несуществующую войну. В самом ее начале. Сделать Исход – мирным. Считаешь, этого недостаточно, чтобы считать миссию выполненной?
- Это не моя миссия, - хмурится дитя.
- Твоя, милый, твоя! Ведь именно так напутствовала тебя незнакомка, разве нет? Тебе предстоит сделать из моего старческого маразма эпос.
- Что?! Из чего???
- Ай, разве это важно? Нам надо спешить, малыш! Бежим!
И снова мы несемся в обход игровой баталии, плавно перетекающей в неконтролируемый мордобой. Бежим по кругу, не вмешиваясь в драку. Мальчик туда стремится, косится на меня недовольно, но нечего! Он мне живым нужен и небитым. Чистым, как его взгляд.
Еще немного, еще чуть-чуть!
Здесь!
- Здесь!
- Что?
- Здесь ты все исправишь. Остановишь несуществующую войну.
- Какую?! – красивые губы кривятся в презрительно-недоуменной усмешке. – Какую войну, леди? Кто здесь воюет? Я вижу лишь стадо безумцев, неспособных мыслить.
Ой, дурачок!
- Смотри! – говорю я и приближаюсь так, что он уже не может видеть перспективу. – Слушай! – закрываю руками заостренные уши. – Чувствуй! – выдыхаю в жилку на шее.
Я – баньши! Я – плакальщица! Я та, кого давно уже нет, кому нет места в этом мире. Слушай меня, серокожий ребенок, которому я отдала свое сокровище. Слушай меня! И через меня всю эту кривую и неправедную жизнь. Слушай! Видь! Содрогайся от ужаса несправедливости, возмущайся неправедностью, черпай силы в возмущении. Давай! Давай! Ну же!
Да!
Играющие в несуществующую войну вздрагивают и застывают. Недоуменно оглядываются по сторонам понимают вдруг, что мертвая жижа затягивает их – их самих, их сущность – и начинают отпрыгивать в стороны, выдираться из трясины, спасаться. Кто потрусоватей срываются на бег – подальше отсюда, в уют обыденности, где нет места чуду. Они исчезают один за другим так быстро, что в душе моей поднимается ликование. Валите отсюда, недоноски! Вам не место там, где должно свершится чудо!
И когда серая гладь болотца успокаивается, не тревожимая больше непонимающими, я беру за руку своего оттудашнего ребенка.
- Пошли, - говорю я.
- Куда?! - он вздрагивает, не понимая, что только что кроил пласты реальностей, все еще воспринимая себя, как балласт в корзине мироздания.
- Вперед, в вечность, - отвечаю и смеюсь.
Скидываю саван и слишком теплый свитер, хорошие, почти не промокающие армейские ботинки: Сивочке – очередной девочке Сивого – может пригодиться. А мне... Не знаю! И... рада, что это так! Плевать мне на помоечное завтра! Будет оно или нет, сегодня делает меня леди. Странное неправильное сегодня рядом с серокожим мальчишкой.
И он почему-то мне верит. Протягивает руку так, словно приглашает на полонез.
Вместе мы делаем шаг в серю лужу. И я пою. Да, пою, а не ору дурным голосом. Я пою песнь павших, поминальную песнь всем тем, кто оказался втянут в нелепую, ненужную вону. То есть, любую. Ибо любая война – нелепа. Она не для ограниченных обывателей, не для растерянных солдат, не для обманутых королей, не для проигравших дипломатов. Она для тиранов. А тиранам плевать на нас, кто бы мы ни были. Им плевать, как война будет выглядеть. Они живут ею, они ею наслаждаются. И судьба вдовы посла скатывается в помойку, потому что маленький тиранчик возжаждал ее квартиру в центре. И Доцент вынужден воровать в секондхэндах, потому что другой тиранчик присвоил его докторскую. А тиранчик чуть побольше просто вычеркнул Пантелеймоныча из списка тех, кого стоит считать достойным жизни.