- Деда, разве наши желания заключены в елочных игрушках? – склонив голову набок, задумчиво спросила Марина.
- Они заключены в нас самих, девочка, - улыбнулся дед, - а игрушки – это лишь то, как мы их видим.
Тогда Марина поверила. Впрочем, она всегда верила деду. Почему-то все, что он говорил, делало жизнь немного интересней и ярче. Но вот теперь, выбирая украшения, девушка не видела в них своего будущего – ни желаемого, ни вероятного. Видела мастерство, вложенное в каждое маленькое произведение искусства, видела, как будет смотреться оно на елке, но не себя. На мгновение ей до слез захотелось вернуть все разбитые игрушки, снова подержать в руках каждую, чтобы понять, когда же она разучилась оживлять их своими желаниями...
Спустя почти час Марина выбралась наконец из торгового центра. Ветер, как ни странно, утих, оставив лишь кусачий морозный холод. Девушка пританцовывала на остановке, мечтая поскорее добраться в тепло, увидеть старика, убедиться, что с ним все в порядке. Чем старше и слабее дед становился, тем страшнее было оставлять его одного. С работы она звонила домой по несколько раз в день, и сейчас подумывала о том, чтобы вытащить мобильник и поинтересоваться, как дела, предупредить, что скоро будет. Но руки были заняты объемными, хоть и не тяжелыми пакетами с покупками, а пушистая шапочка надвинута на уши. Стаскивать ее на улице совсем не хотелось. Как и перчатки. И Марина успокаивала себя тем, что обрадует деда новыми елочными игрушками.
Нужной маршрутки все не было, и это выводило из себя, заставляло пристально и бессмысленно вглядываться в яркие огни автомобилей, выплывающие из-за поворота проспекта. Люди подходили, топтались рядом, но почти сразу садились в подъезжающий транспорт. Только Марина продолжала стоять на месте. «Нужно было все же пойти пешком», - мелькнула запоздалая мысль. Наверное, из-за этой толчеи и постоянной смены лиц вокруг, да еще из-за слепящих огней машин девушка не сразу заметила вывалившуюся из забегаловки неподалеку шумную компанию подвыпивших мужчин.
- Ну надо же, какая снегурочка у нас тут замерзает! – с растяжкой, не слишком внятно произнес голос прямо за спиной. – Тебя не согреть, красавица?
Марина вздрогнула, инстинктивно подалась вперед, шагнула к проезжей части, словно там могло быть спасение. Желтый, натужно урчащий автобус как раз втянул в свое тепло очередную порцию спешащих по домам людей, с тяжелым вздохом сдвинул двери и медленно отъехал от тротуара. Кто-то крепко схватил Марину за руку чуть выше локтя. Девушка вскрикнула, шарахнулась, обернулась всем корпусом. Глумливо улюлюкая, на нее надвигались четверо, отрезая от свободного пространства, прижимая к подсвеченной рекламе памперсов на стене остановки. И, как назло, совсем никого не осталось рядом. Последний автобус, что сейчас насмешливо подмигивал задними габаритными огнями, смел всех замерзающих. Даже показалось, что на нем уехали и те, кому нужно было и вовсе в другую сторону. Совсем-совсем никого. Только она и четверка пьяно веселящихся амбалов. «Но это же ненадолго! Центральная улица, вечер еще не поздний. И мороз к тому же. Да зачем я им понадобилась?! Продержаться! Совсем чуть-чуть продержаться! – сумбурно роились мысли. – А там или подойдет кто, или автобус подъедет, маршрутка. Любой транспорт. Неважно куда, лишь бы убраться отсюда».
- Смотри-ка, Серый, зашугалась твоя снегурочка! – заржал один из парней. – Даже узнавать не хочет.
- Ишь ты, совсем зазналась, Маринка?
Только тут она перевела взгляд на того, что стоял чуть в стороне, и нервно вздохнула, неуверенно узнавая говорившего.
- Сережа?
- Гляди, вспомнила! – хмыкнул тот. – А я уж думал, с глаз долой из сердца вон. Решил, не дождалась меня невестушка, даже в лицо не узнает.
Неуправляемым смерчем, звоном в ушах закружился водоворот давно и тщательно забытых чувств, лишил на мгновение способности мыслить, держать лицо, реагировать. Но тут же схлынул под натиском уже переболевшей, но еще не отпустившей до конца обиды, горечи предательства. А потом пришла злость и вместе с ней картинка улицы, остановки, этих мужчин и особенно Сергея, стала вдруг четкой до мелочей, откровенной в своем уродстве. Взгляд словно специально выхватывал все самое гадкое, отталкивающее: одутловатые мешки под глазами, раннюю седину на висках, оторванную пуговицу и болтающийся хлястик на рукаве, вытянутые на коленях брюки, грязные ботинки. Слова сорвались с языка, прежде чем Марина успела подумать о последствиях.