— Я ещё не видел ни одного обласканного научными степенями историка, который бы в угоду истине шёл наперекор устоявшейся и одобренной властями точке зрения, — усмехнулся я, — ведь власть как раз эти степени и вручает.
— Ну, знаете! — обиделся на меня, не зная, что возразить, Ярослав Генрихович.
На этом дружеское кофепитие было завершено, и я пошёл провожать Иримэ в циркус, а заодно воплощать свой план по выводу из финансового тупика и себя, и приютившее меня семейство. Мы взявшись за руки неспешно прогуливались с лесовицей по булыжной мостовой, и я то тут, то там замечал, как на нас глазеют буквально все прохожие.
— Куда пялишься! — услышал я сбоку окрик чумазой толстухи, которая отвесила своему забитому муженьку смачную затрещину.
— Ишь, какая фря! — донеслось из-за спины.
И лишь спустя минут десять я привык к неоднозначной реакции на мою спутницу, которой веселить толпу в циркусе было можно, а гулять с мужчиной из расы человечиков — нельзя. И я назло всем остановил Иримэ посреди городского рынка и смачно поцеловал в губы. Тут же скандальные покупатели, и жадные продавцы на минуту перестали орать, доказывая свою правоту. А проезжавшая мио телега, замерев, остановилась.
— Ты ненормальный, — прошептала мне ушастая лесовица.
— Ещё какой, — ответил я, и мы снова замерли в поцелуе.
Расстались мы с Иримэ у ворот циркового городка, предварительно договорившись о встрече после представления вечером. Потом я пробежался вдоль рядов, где толкали всякое старое рванье до знакомого мне деда Щукаря.
— Привет лимпиада! — услышал я из-за спины знакомый старческий голосок.
— Здаров отец! — крикнул и я, — есть ли у тебя сапоги, сделанные для благородных людей, но которые давным-давно потеряли товарный вид?
— Постой здесь, присмотри за товаром! — подмигнул мне старик, — я сейчас принесу. Размер-то, какой нужен?
— Да мне до звезды, — махнул рукой я, прицениваясь, что ещё есть среди кучи обносков стоящее.
Сейчас приоденусь, как следует, прикинул я план действий, затем посещу писаря. Сидит тут один мужичок на базаре. Далее заскочу к главе купеческого квартала. А потом видно будет. Щукарь появился незаметно, как из-под земли.
— Графские! — он бухнул на прилавок что-то смутно напоминающее ботфорты.
Обувь имела крайне жалкий вид, дыра была на дыре, носки, которые отчаянно «просили каши», и каблуки, стёртые под ноль.
— Это же, сколько человек в них умерло? — начал я торг по сбиванию цены.
— Почти новые, — пискнул Щукарь, — но тебе как своему отдам за золотой.
— Держи десять медных монет, и только попробуй сказать, что продешевил, — хохотнул я.
Дед, как фокусник мигом спрятал гроши в складках своей многослойной одежды.
— А тебе они к чему? — хитро улыбнулся он, — им же самое место на свалке.
— Да вот, хочу на них испробовать секторгазовскую кислоту, — я ещё раз повертел в руках сомнительную покупку.
— А енто чего? — прошептал дед.
— Наука есть такая хренометрия, слышал, наверное? — сказал я Щукарю, который скорее всего вообще никаких наук не знал, но всё равно утвердительно кивнул, — так вот, по этой самой хренометрии и выходит если плеснуть десять капель секторгазовской кислоты на вещь, то она приобретает первоначальный вид. Секретная разработка! — я поднял указательный палец вверх.
— И кстати, вот тебе серебряная монета, — я протянул её деду, — найди мне графский кожаный сюртук, который ещё не до конца съела моль, и не изгрызли мыши.
— Тоже его отхренометришь? — заулыбался торговец старья.
— Прижгу его паразитоврунделем, чтобы отделить кракозябный уголь, — ляпнул я первое, что пришло на ум.
— Понимаю, самогонку будешь гнать, — хмыкнул предприимчивый дед.
— Что ты? — удивился я, — бери выше, глюковрубатель молниеносный.
В общем, после научного семинара у прилавка со старьём, и небольшого простенького колдовства, я стал обладателем шикарных новеньких сапог с длинным голенищем, которое загнул наружу и богатого из хорошо выделанной кожи сюртука. В таком сверх презентабельном виде я подошёл к маленькой лавчонке писаря, которая больше походила на клозет, но без дырки в полу и передних дверей.
— Добрый день, любезный, почём нынче оценивается интеллектуальный труд? — завёл я разговор на отстранённую тему.
— Да уж поменьше, чем выбивание зубов в циркусе, — недовольно бросил мне в ответ писарь.
— Были вчера на представление, — догадался я, — ну как, понравилось?
— Да я вас всех презираю! — выкрикнул мне в лицо мужик, — вы посмотрите до чего город довели с вашей мордобойкой! Люди оскотинились до предела! Книги не покупают, а из писем пишет такое, что и сказать стыдно.