Закончив трапезу, Миша, несмотря на желание остаться в тепле, положил плед на диван, пошел на кухню и бросил тарелки в мойку. Отложив мытье посуды на потом, Малинин собирался пойти на улицу, чтобы достать новых деревяшек для ремонта. Когда он открыл дверь, к крыльцу подходила Татьяна.
– Привет! – воскликнула она.
Малинин приветственно помахал ей рукой.
– Ну, как вы там с Ларисой Борисовной? – спросил он.
– Замечательно! – засияла Татьяна. – Мы с ней договорились, что мы с Сашей будем помогать ей на ферме. Она согласилась временно зарегистрировать нас у себя, чтобы Сашка мог в местную школу ходить.
Фермер развел руками:
– Замечательно же! – улыбнулся он. – Удачно как сложилось все!
– Я тоже так думаю, – сказала та. – Спасибо вам еще раз, Миш. Лариса Борисовна рассказала, что ей скучно одной было жить. Вы же нам троим помогли. Вы хороший человек.
Миша опустил взгляд.
– Думаете, можно быть одновременно хорошим человеком и эгоистом? – спросил он, закрыв дверь и усаживаясь на скамейку рядом с дверью.
– Наверное, нет, – задумчиво ответила та, поднимаясь на крыльцо. В последние годы Мише часто говорили, что он хороший человек, и это не совсем вязалось у него в голове с обвинениями в безответственности, легкомыслии и эгоизме, которых он наслушался за свою жизнь до этого. Садясь рядом с ним, Татьяна сказала:
– Самоотверженность и забота о других являются признаками хорошего человека, мне кажется. А они противоположны эгоизму.
– А обязательно ли родиться хорошим человеком, чтобы таким считаться? – спросил Миша. – Например, кто-то всю жизнь думал только о себе, а потом решил пытаться жить иначе: с вниманием относиться к чужим заботам, ставить чужие нужды выше своих. Он бы мог назваться хорошим человеком? – посмотрел на нее Малинин. – Или он лишь обманывает себя?
– Когда сын еще не родился, – начала та, – я тусовалась по клубам, не ночевала дома, ругалась с родными. А потом появился Саша. Для него мне захотелось быть лучше: и чтобы о нем заботиться, и чтобы подавать ему хороший пример. Ну, настолько хороший, насколько возможно, – с ноткой грусти в голосе улыбнулась она. – Я верю, что мы все рождаемся хорошими. А потом можем по каким-то причинам приобретать качества плохие, нам не свойственные. Мы словно свою чистую душу пачкаем. Когда я пытаюсь быть лучше для Саши, то мне кажется, что и душа чище становится. Возможно, я никогда не буду уверена, что она стала идеально чистой. Но я стараюсь держать ее в чистоте, иногда с трудом, потому что порой мне проще снова запачкать ее, чем трудиться. Однако если мне кто-нибудь скажет, что завтра конец света и спросит, считаю ли я себя хорошим человеком, то я скажу: «Я не знаю. Но в конце я старалась им быть».
Миша посчитал, что ему открылось удивительное понимание истины. Или хотя бы та правда, та версия истины, в которую он считал возможным поверить.
– Спасибо, Татьяна, – произнес он. – Кажется, это то, что мне нужно было услышать.
Они обнялись на прощание, и воодушевленный ее словами Малинин пошел во двор снимать брезент с деревяшек, потому что время шло, а ремонт нужно было продолжать.
Фермер занялся ремонтом на втором этаже. Сегодня он в первый раз за все время нахождения в доме открыл дверь в бывшую спальню Селяновых. В комнате было скромно: железный каркас кровати, матрац с которого Селяновы, видимо, забрали; светло-голубые выцветшие обои; темно-коричневый деревянный шкаф с открытыми дверцами, где висели две одинокие вешалки; давно не мытое окно – единственное в доме, которое Малинин еще не мыл, – несколько ввинченных в стены саморезов: каждый – на фоне более синих прямоугольных участков обоев. «Тут, наверное, картины или фотографии висели», – предположил Малинин.
Притащив инструменты, Миша вывернул из стен саморезы, а потом принялся разбирать железный каркас и шкаф. Помимо ремонта, он собирался обновить в доме мебель, и начать решил со второго этажа.
Вытащив старую мебель на улицу к уже не годным деревяшкам, фермер, как и в прошлый раз, стал накрывать все на кухне пленкой. Закрыв все там от пыли, Миша вернулся в спальню, открыл окно – и начал сдирать обои. Новые обои он еще не заказывал, но думал, что можно купить светло-коричневые. «А вообще, можно у Ларисы Борисовны спросить про обои, – думал Малинин. – У нее дома красиво».
Работал Миша быстро, держа в памяти то, что самоучитель рекомендовал готовить почву осенью, до зимы. Предстояли еще работы в коридоре на втором этаже, под потолком, а также в ванной. Потом надо было наводить красоту на внешней стороне дома, а уже после подходило время работы над сельскохозяйственными угодьями. Миша сомневался, успеет ли он сделать все до зимних морозов, хватит ему времени. Он считал, что было бы проблематично работать снаружи, когда все на ферме засыпано снегом: менять ограду, устанавливать освещение, строить новый амбар и прочее – и Мише, не успей он закончить все запланированные работы до зимы, пришлось бы провести время с декабря по февраль здесь в безделье и, скорее всего, без необходимых на ремонт денег, которые нужно было бы тратить на еду. Он был уверен, что если больше не будет ни на что отвлекаться, то сделает все за пару недель. Но также он знал, что текущие дела необходимо довести до конца и что он сразу бросит все работы, если должен будет вновь кому-то помочь.