– Буду продавать лошадей для скачек, – пробубнил Миша себе под нос. – Или школу конной езды открою.
От животных можно было получать молоко, от некоторых – шерсть. Также самоучитель рассказывал о продаже животных на мясо, но такая идея Мише не нравилась, так как животинку ему было жалко.
Его интерес привлекла глава про пастушьих собак. В детстве у него никогда не было собаки: родители говорили ему, что он слишком безответственный, чтобы за ней следить. А тут надо было такую собаку подобрать, чтобы не за ней следить, а чтобы она заботилась о животных на ферме. Но Миша решил, что собака ему не помешает. Только что теперь надо было делать? Еще и книги по уходу за собаками следовало читать? Малинин сидел, подпирая голову ладонью – и продолжал листать. Перед глазами проплывали страницы с информацией про коз, коров, овец – и Миша бегло читал, зная, что еще вернётся к этой информации, – и не заметил, как заснул.
Пар, шедший изо рта на выдохе, говорил о том, что тепла костра не хватает для обогрева. Пещера, вроде, казалась не больше тех, где ему довелось греться до этого. Но чем выше по горе поднимался Миша, тем холоднее становилось – и тем тяжелее было согреться. Он приблизил ладони к костру, будто вбирая через руки приятное тепло от огня. Снег на его бровях, ресницах и щетине таял неторопливо – под стать тому, как проходил подъем в гору. Каждый раз, покидая найденные укрытия внутри горы – в пещерах или же в каменных впадинах, где его доставал кружившийся снег, – Миша продолжал карабкаться вверх по скале, надеясь, что вершина уже близко. Иногда, отвлекаясь от работы ледорубами, он глядел вверх – туда, куда он лез: порой ему казалось, что сквозь снег и облака он видит наверху свет солнца, который то гас, то вновь светился тусклым одиноким огоньком. Сейчас, стараясь согреться, Малинин думал о том, сколько он уже поднимается: день? Может, неделю? Или дольше? На самом деле гораздо дольше. Он не думал о том, что в те ночи, когда ему снился этот сон, он мог каждый раз начинать подъем заново, ничуть не продвинувшись в достижении вершины и после каждого пробуждения невольно спускаясь туда, откуда всегда начинался подъем. Миша знал, что доберется до вершины: он сделает еще один рывок, встанет на площадке, украшавшей пик скалы – и подниматься уже будет некуда. Все. Вершина достигнута! Не сейчас, конечно, но потом. Он посмотрел слева от себя, в сторону выхода из пещеры – вечно движущаяся, неугомонная стена снега, словно покрывало, служила дверью в пещеру. А за ней – опять подъем.
– Эй!
Он открыл глаза. За плечо его тряс Петр Иванович.
– Подъем, малец! – говорил он Малинину.
Он застал Мишу спящим за столом на кухне. Миша поднял голову от открытого самоучителя по сельскому хозяйству, служившего ему подушкой. В окно перед ним сбоку пробивались лучи солнца, поднимавшегося из-за макушек деревьев.
– Который час? – спросил Миша, потирая веки ото сна.
Из коридора донесся голос Анастасии Михайловны:
– Шесть ноль ноль, Миша!
Малинин потянулся, пока Петр Иванович расставлял тарелки по столу. Селяновы готовились к завтраку. Анастасия Михайловна зашла на кухню. Малинин заметил, что у нее прекрасное настроение.
– Петечка хозяйственный! – хихикнула она.
Ее супруг смущенно махнул рукой. На стол он поставил четыре тарелки.
– Скоро Алешка за нами приедет, – напомнила Селянова. – Вы с ним обязательно подружитесь! – сказала она Мише, подходя к холодильнику, чтобы достать оттуда то, что не доели вчера за обедом, который был одновременно и ужином. После вчерашней большой трапезы Миша изрядно проголодался, успев уже съесть несколько яблок, которые он притащил с собой в одной из сумок.
– Алешка и продуктов привозит, и с ремонтом на ферме помогает! – хвасталась Селянова. – Замечательный мальчик!
Миша посмотрел в еще не закрытый, полупустой холодильник, вспомнил про вид фермы снаружи, но промолчал.