В то лето рано похолодало, и мы вскоре разъехались по домам (замечу, что Миша с того вечера ни разу не закинул удочку). Однако год спустя он сам призвал всех на то же озеро, и хотя некоторые возражали — зачем это, когда есть много новых замечательных мест? — его просьбу уважили, поскольку за ней явно что-то скрывалось.
И точно. Все шло как год назад, но лишь до того дня, когда Мише выпал черёд мыть посуду. Тут его поведение стало таинственным: тарелки, сковороды и кастрюли он зачем-то отнёс глубоко в озеро, расставил их в ряд, после чего приволок похожий на автоклав сосуд, в котором временами что-то сипело. Этот сосуд заинтриговал нас, ещё когда Миша втаскивал его в палатку, но на все наши шуточки и расспросы Кувакин отмалчивался с улыбкой оперного Мефистофеля. Натурально, мы все, включая Неса, трудились на берегу. Наконец запор щёлкнул, крышка откинулась.
— Ну, маленький, выходи, — сказал Миша, наклоняя сосуд.
Хлынула водяная струя, и с ней вместе в озеро скользнуло какое-то тёмное, разлапистое тело, которое никто толком не успел разглядеть, так быстро оно исчезло.
— М-м… — Брови физика удивлённо поползли вверх. — Кажется, это рыба?
— Отчасти, — сухо проговорил Миша. — Отчасти это рыба.
— Извини… А зачем?
Вместо ответа Миша присел на бережок, вытянул поудобней ноги, светло взглянул на небо, затем на озеро, мельком покосился на часы — все с таким видом, будто ждал привычного свидания с русалкой, которая, как все женщины, конечно, запаздывает, но без которой мир тоже неплох.
— Ага… — пробормотал он наконец.
Крайняя тарелка качнулась. Нёс попятился, у критика отвисла челюсть. Существо возникло — в тарелке. Плоско вращаясь в ней и разевая пасть, оно её чистило! Взвивались хлопья, похожее на целаканта страшилище подхватывало их налёту. Откушав с одной тарелки, оно устремилось к новой.
— Бог мой! — простонал критик. — Наука спятила, разбегайся кто может, Миша, родненький, может быть, это и выдающееся достижение, но зачем…
— Затем, что ещё не вечер, — хладнокровно пояснил Кувакин и потрепал холку прильнувшего к нему пса. — Главное сейчас что? Научиться лепить живое вещество, как глину. А если при этом монстр помоет посуду, то тем лучше. Есть возражения? Нет возражений.
— М-да, — взъерошил бороду физик. — А из чего оно?…
— Из всего. Ген оттуда, ген отсюда, сами скоро поймёте.
— Миша. — Голос критика дрогнул. — Если в нем есть хоть один ген человека, я тебя утоплю.
— За что? — кротко сказал Кувакин. — Между генами человека и генами рыб, кстати говоря, нет никакой принципиальной разницы.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что и человеко-рыба…
Кувакин приятно улыбнулся.
— Да, ну и что тут такого? Надо будет — и сделаем.
— Пошли, Нёс, — дёрнул головой критик. — В пустыню, в пустыню, пока нас всех тут не переделали!
Однако он почему-то не сдвинулся с места. Монстр тем временем залез в кастрюлю.
— Глядись-кась, что делается! — ахнул кто-то за нашими спинами. — Ох, курва-ябеда, никак скоро кастрюлями можно будет ловить!
Подошедший был тощ, сутуловат и в летах. Бродни, долгополый плащ с капюшоном, самодельно усовершенствованные удочки вкупе с длиннющими, как у сома, порыжелыми усами на обветренном всеми погодами лице выдавали в нем настоящего, не нам чета, рыболова, чьи добродушные, с хитринкой, глаза словно позаимствовали у воды её голубоватый изменчивый блеск.
— Да что же вы, тащите, пока не ушла! С глубины окружай, с глубины… Мать моя, да это никак лягва! Нет, не лягва…
— Монстр это, — вежливо пояснил физик. — Рыба такая для чистки посуды.
— Монстр? — Соминые усы рыболова вскинулись под углом в девяносто градусов. — Это как понимать?
Ему объяснили как. Он недоверчиво выслушал, хлопнул себя по голенищам и, закрутив головой, рассмеялся, отчего все его задубелое лицо рассыпалось мелкими морщинами.
— От, мать-кузьма, до чего, значит, наука допёрла! А руки-ноги оно мне часом не откусит? Нет? Ну, доброго вам улова… Как он там, клёв, ничего?
Он удалился, посмеиваясь в усы. Монстр взбурлил воду над последней сковородой и с неожиданным проворством стрельнул в камыши.
— Утекло твоё чудище, — сказал критик. — И даже ручкой не сделало.
— Ничего, — спокойно ответил Миша. — Пусть поадаптируется.
— Гм, — задирая ладонью бороду, проговорил физик. — Между прочим, мне завтра мыть посуду. Оно как?…
— Лень как двигатель прогресса, — с презрением сказал критик. — Полным-полно бездельников.