И конечно я с детства мечтал стать лордом. Пэром. И я понимал, что смогу стать им только через богатство. Его как мне казалось, сулили колонии.
Так что как только судьбе было угодно дать мне шанс попасть туда, я тут же за него ухватился.
Гонконг. Столица чая и опиума. Год я пропадал там. Год отчаянных махинаций на грани закона и только жалкие триста фунтов в бумажнике молодого корабельного лейтинанта-артиллериста. Я был молод нетерпелив и не находил себе места — ведь мне казалось что цель невероятно близка.
Я уже было, совсем решил уйти со службы и сосредоточится на местной торговле.
Но тут заговорили о войне. И не просто, о какой нибудь — а с Россией.
Их молодой царевич — по слухам сущий малец, вел себя нагло, совершенно не уважая Английский флаг.
Война — это было неплохо. По рассказам старых вояк в 60-х годах в Китайском Императорском дворце золото гребли чуть ли не лопатами.
Потом случилось неожиданное — в один день были убиты Императрица Цыси и маленький наследник. Монголами. За какой-то указ против их привилегий увеличивающий подати чуть ли не вдвое — вот они и взбунтовались — притом удачно.
Затем переметнулись к Русским. Точнее к царевичу. Британия не могла оставить без внимания столь грубое попрание своих национальных интересов.
Был дан приказ выдвигаться к Пекину. Мы застали почти наполовину выгоревший город. В местной верхушке был разброд. Начальство решило помочь одной из групп чиновников, те сразу же отдали приказ войскам наказать возомнивших монголов.
Да и брожение в остальной китайской армии это должно частично прекратить.
Наш броненосец с частью флота вернулся в Гонконг. Дальше всё развивалось не по плану командования.
Войска, посланные в спешке Пекином, русский цесаревич перемолол походя.
Сход монгольских старейшин тут же на поле брани отдал своих воинов под руку молодого Михаила и его армии — РСС.
Сразу всем стало невесело. Так же походя, он перемолол петербургские гвардейские полки, посланные его отцом, чтобы наказать за самоуправство.
Это было серьезно. Теперь мы имели дело не с рыхлым и нерешительным Петербургом. Мы имели дело с непредсказуемой Сибирью и её головой — Иркутском.
Наши генералы начали переговоры с французами о помощи законному русскому императору в борьбе с самозванцем и временной оккупации спорных сибирских территорий.
Приготовления к кампании должны были завершиться к маю.
И тут новый сюрприз — за месяц до начала войска царевича пошли на Пекин. Вооружены они были по слухам чем-то новым и невероятным. Слухам мы не очень верили — просто видели, как плохо вооружены китайцы и как они при высоком боевом духе имеют чрезвычайно низкую организованность.
Опять почти все корабли и неполный экспедиционный корпус ушли к Пекину, спасать на этот раз надо было наше марионеточное правительство с неокрепшим князем-императором во главе.
Подойдя к городу, мы застали удручающее зрелище — пожары были везде, услышали страшные новости — среди погибших было пять сотен наших пехотинцев прикрывавших наше представительство. Выжила пара десятков. Они рассказывали о страшных огненных стрелах и море огня.
Тогда мы сочли это бредом чудом спасшихся людей. С кораблей сошла наша пехота в красных мундирах.
С ними был и я — найти место и в случае необходимости корректировать огонь с нашего корабля.
Из корабельной команды скорей всего выжил я один. Ночью, под утро, начался ад. Гремели взрывы, взлетали сигнальные и осветительные ракеты, при свете которых я как днём видел уходящие под воду броненосные корабли — гордость Британского флота. Утром ад продолжался. Били огненные стрелы, били с берега, били с реки, били, казалось, с неба.
Я с ужасом наблюдал, как горят оставшиеся корабли с деревянной остнасткой. Я впал в ступор. Сидел на приготовленном обзорном месте и тупо глядел вокруг.
Вернул меня к действительности монгольский аркан. Тот дом, на крыше которого я расположился, выглядел богато и привлёк команду монгольских казаков. Грабить.
Я был в парадном мундире и они, наверное, подумали, что я генерал. Меня обшарили, сняли подарок деда — фамильный перстень с некрупным изумрудом, вытащили бумажник и, выкинув из него в огонь, разгорающийся в доме бумажные ассигнации, оставили себе только несколько гиней — как потом оказалось, у них был приказ, который они понимали буквально — брать только золото и камни.
А меня вместе с добровольно-обязательной десятиной они решили отвезти к своей начальнице.