Бог хранил меня, когда я срывала стебли и выдавливала зеленоватый сок в литровую бутылку из-под рома. Эти три ночи я была самой искусной куртизанкой на свете. Мной были довольны и отпускали в сад.
На четвёртый день хозяева открыли новую десятивёдерную бочку пива, продегустировали. Туда я и вылила полную бутыль. Ближе к ночи бочка начала пустеть, не побрезговали пивом и охранники.
Мадам и её кавалера-моряка я убила острым осколком зеркала с одной стороны замотанным платком — они тоже пили пиво и хоть ещё были живы, когда я перерезала им горло — слабость у них была жуткая.
В столе у мадам нашёлся маленький пистолей, а у капитана я забрала хороший нож. К утру я покидала разгорающийся дом полный мертвецов, а в небольшом саквояже приятной тяжестью оттягивали руку трофеи кольца, кулоны, фунты и гинеи — я не повторяла ошибок матери, предпочитая делать свои.
Следующий год я провела во Франции — отмокала после грязи. А затем чёрт меня дёрнул поехать в Россию.
Нет, собой я не взяла много наличности, а мои французские документы были в полном порядке.
Просто не знав теперешних порядков, я зашла в кафе напротив нашего петербургского дома и неосторожно поинтересовалась у официанта, чей он. Тем же вечером в мой гостиничный номер вошли без стука — среди агентов была женщина, которая меня опознала — в 81-ом она полгода была у нас младшей горничной.
Сейчас же она была уверенна в себе и неплохо одета — оказалось, теперь работает на радиотелеграфической станции. Сдав меня властям, она спокойно поинтересовалась у одного из шпиков, может ли быть свободна. Перед ней извинились за задержку, дали десятирублёвую монету и отпустили.
Следущюю неделю я сидела в одиночке и ждала казни. Чёрные списки — это не шутка. Это серьезно. Ребенок ты или старик — Императора это волнует мало.
Но смерть-избавительница всё обходила меня стороной. На допросах — без боли, чисто формальных, я, тем не менее, ни чего не скрывала о моём прошлом — даже указала, в каком банке лежат драгоценности Мадам. Оказалось, эти откровения меня и спасли.
Лаврентий, как и Михаил, был взрослым не по годам. И как раз в это время стал интересоваться женским телом не только в болевом аспекте.
По его просьбе царь меня Лаврентию подарил. Дали мне новую биографию. Мол, срок мой три года — за мелкое воровство. Денег моих не тронули и я начала отрабатывать авансы. Расставаться он со мной не захотел.
Когда ему исполнилось пятнадцать — повёл к алтарю. Мое слово интересовало его только в том случае, если я говорила да. Я была беременна, и он это слово от меня услышал.
Причуда судьбы. На светских обедах я люблю приглашать моих старых подруг, из выживших, и их отцов и мужей — коллаборационистов — кто отдал половину. Я на этих встречах очень похоже изображаю из себя бывшую уличную торговку, которая выбралась в Герцогини. Заставляю их плясать под мою дудку, иногда в переносном, иногда в прямом смысле. Муж неплохо научил меня на ней играть.
Отказаться от моих званных обедов непросто. Нужно быть очень полезным государю и отечеству, чтобы муж велел мне придержать коней.
Все знают, кто я такая и хорошо играют свои роли. В начале таких обедов некоторые пытались нарушить правила — теперь нарушителей нет.
Я стервозная женщина. Никого в жизни не боюсь кроме Царя и мужа. На него я перенесла весь свой страх и ненависть, ему же дарю свою любовь. Он живёт пока я так хочу. В конце концов, я дам ему яд — я знаю, так будет.
PS Имперская правда. 20.4.1918 г "сегодня на сорок четвёртом году жизни оборвалась жизнь Лаврентия Павловича Оруженосцева.
Он так и не оправился после перенесённого месяц назад покушения. По нашим сведениям этим утром у него отказали внутренние органы — почки и правое лёгкое.
Он принял яд, не дожидаясь неминуемой кончины.
…
На похороны прибудут пятеро детей и семнадцать внуков покойного".
Глава 31
Территория Российской Империи.
Земля. Царьград-Магадан.
1887–1922
Пиши, сестричка, пиши. Да успокойся, раскажу я тебе, где у меня болит. Ты другое записывай, раз смерть моя приходит о себе — расскажу.
А ты пиши, раз всё записывать велели. Может, чему-то из моего рассказа и научишься, хотя вряд ли — молода ты ещё, да и русская к тому же.
А я знаешь, из каких буду? Нет не армянин я, а турок. Может даже отец с матерью и армяне — да кто ж его знает. Как в детстве забрали меня у родни, в солдаты по вашему, султану служить — так я и служил, воевал против северных варваров.
Как это, каких? Вот как исполнилось мне семнадцать лет — я первую пулю от них и поймал — в 78 году. Поняла, что это за варвары? Русские это. Обиделась? Ты не обижайся. Мне ведь, по словам твоих командиров — не больше трёх суток осталось.