Выбрать главу

Главная ценность — вода, как в пустыне. Хотя ебской воды здесь хоть залейся, но она так перемешана с нефтью, что на из нее можно легко гнать бензин для лендровера — хоть и низкооктавный, но все же лучше европейского, разбавленного мочой.

Нравы в тайге суровы. Пример таежного фольклора о человеколюбии (так называемый «анекдот», рассказанный Шлиманом под магнитофон на все той же холостяцкой нобелевской вечеринке), над которым аборигены трясутся от хохота, хотя наизусть знают этот анекдот с малолетства, и от которого шведский король чуть не помер от ужаса. Смешного в нем мало. Рассказывается долго, занудно-медленно, с поясняющей жестикуляцией и с леденящими душу подробностями, а последнее слово произносится даже в присутствии шведской королевы, потому что из анекдота слова не выбросишь:

«Ночь, тайга, мороз сорок градусов, идут трое путников. Заблудились, один уже обморожен, не может идти, его несут. Вдруг вдали замерцал одинокий огонек. Из последних сил волокут обмороженного спутника, подходят, перед ними сруб, из трубы дым валит. Протирают окошко, видят: сидят за столом монахи и ужинают. Стучат. Появляется громадный толстый монах с куриной косточкой в зубах.

«Чего надо?»

Путники: «Брат! Смотри: ночь, тайга, мороз сорок пять градусов! Мы заблудились, один из нас уже не может идти!.. Пусти нас переночевать!»

«Надо посоветоваться с отцом-настоятелем».

Дверь закрывается (зима, мороз), потом нехотя открывается, на пороге стоит маленький горбатый монах, гложет огромную баранью кость.

«Чего надо?»

«Отец-настоятель! Смотри: ночь, тайга, мороз пятьдесят градусов! Мы заблудились, один из нас замерз, не может идти… Пусти нас переночевать! Мы мирные люди, мы никому не будем мешать, мы согреемся в уголке и на рассвете уйдем…»

Отец-настоятель долго думает и наконец указывает бараньей костью на двух путников:

«Ладно, уговорили. Вот ты, и ты…»

А лежащий воскликнул:

«А я!!?»

Отец-настоятель долго смотрит вниз на лежащего и отвечает:

«Ну, ладно, и ты тоже. Идите вы все на куриц!»

Из книги Мишеля Шлимана

«МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ»

«Летом аборигены играют в древнюю разновидность футбола — „безграничный футбол“: мяч с гиканьем и свистом гонят ночью и днем всем мужским населением из одного городка в другой через тундру, тайгу и овраги, ломая руки и ноги. В каждом городке установлены ворота, преграждающие главный проспект имени Нинели. Цель игры — забить гол: прорваться за ворота и приземлить мяч на проспекте.

Зато зимняя национальная игра — «Взятие Белого дома» — более эстетична, интелектуальна, но и более жестока. Каждый год проводятся чемпионаты по системе «осень-весна». В первом тайме строится ледяной дом с Красным флагом на шпиле и с баррикадами по окружности (в ход идет все: бревна, рельсы, бочки, автобусы); крепость украшается лозунгами «Да здравствует Нинель!», «Слава КПСС!» и т.п., выставляются оценки за эстетичность. В крепость завозятся вода, продукты, оружие. Второй тайм: собственно, взятие крепости — т.е., Красного Флага. Сначала все происходит довольно мирно, длительное время ведутся переговоры, предлагается сдача на почетных условиях и т.д. На этой стадии возникают всякие нюансы, возможен мирный ничейный исход, обмен девственницами, оружием, товарами. Парламентарии ходят в соболиных шубах с белыми флагами. Немногословны. «У меня много соболиных шкурок!» (Жест: много!) Так продолжается до первой крови, до первого случайного или преднамеренного выстрела. Следует ультиматум. Подтягиваются на канатах танки. Начинается пальба. Потом, войдя в раж… и так далее. Чем больше потери, тем больше не берут пленных. Иногда защитники «Белого дома» гибнут все до последнего, иногда гибнут все до последнего нападающие. В летних перерывах разрешаются переходы по разные стороны баррикад, но болельщики-патриотти покупают лицензию и до 1-го сентября имеют право охотиться на предателей. С 1-го сентября перебежчик предателем не считается.

Из более спокойных национальных игр можно выделить сексуальные «Городки» с бросаньем палок и «Забивание козла» с рыбами и яйцами — шуму там много, но хоть никого не калечат».

Из книги Мишеля Шлимана

«КАКАЯ Б НИ БЫЛА МОСКОВЬЯ»

Шли годы.

Годы шли, а Шлиман все ходил вокруг да около Москвы, и не знал, что делать.

Но вот однажды к палатке Мишеля заявилась толпа аборигенов во главе с Тсинуммоком, и Шлиман с предвкушением ожидал, что народ упадет перед ним на колени и заорет: «Володей нами!», а он с достоинством выдержит паузу и согласится. Но случилось неожиданное: да, народ заорал: «Володей нами!», но упал на колени перед кухаркой Прасковьей.

Оказалось, пока Шлиман бродил вокруг да около, вождь Тсинуммок влюбился в кухарку Прасковью. Вождь отмылся, поскромнел, перестал сквернословить, ходил сам не свой.

— Ну, что, Прося, хочешь послужить для науки? — неуверенно спросил Шлиман.

Прося потупилась. В сущности, Вова был хороший мужик. (Оказалось, у вождя Тсинуммока даже имя было — Вова. Так его ласково называла Прасковья — Вова. А вождь стеснялся). Она хотела послужить для науки. Она рада была выйти замуж и управлять не государством, а Вовой.

— Но с условием! — сказал Шлиман.

И Шлиман сформулировал вождю условие:

— Прасковью на Московью.

Теперь уже задумался Вова.

«Эх, Вова ты Вова, хрен ты моржовый, — за бутылкой спирта уговаривал вождя Егор Лукич Коломиец, напросившийся в экспедицию к Шлиману искать Москву. — О чем ты только думаешь? Совсем одичал, баба тебе нужна».

Отношения у фараона с Вовой установились уважительно-покровительственные — на что Мишель крепко рассчитывал и не ошибся: Вова наконец-то согласился проводить Шлимана к кургану с московскими руинами.

Долго торговались — что раньше: свадьба или Москва?

Мудро решил Егор Лукич: свадьба в Москве.

И настал день.

Закончились последние приготовления к взятию Москвы. Палатки, кровати-раскладушки, посуда, кастрюли, примусы, одеяла, спальные мешки, фильтры для воды, резиновые сапоги, столы, стулья, походные фонари были упакованы и загружены в машины. Шлиман бросил в кузовок лендровера наследственную погребальную лопату. Пустые консервные банки, картонные и деревянные ящики, использованные одноразовые шприцы, мотки проволоки, веревок и бикфордова шнура, обмылки, пустые бутылки, дырявые полиэтиленовые мешки и пакеты и прочие ценные вещи тут же разобрали аборигены; женщины и дети стали обшаривать территорию лагеря еще до того, как караван грузовиков с ревом и грохотом, трясясь на ухабах древнего тракта, тронулся в долгий путь через Уральские горы к столице Ресефесер Москве. Впереди на лендровере под охраной Егора Лукича ехали Шлиман с вождем Тсинуммоком, петляя и путая следы, передвигаясь ночью по проселочным дорогам, в глубокой тайне, чтобы не навести какого-нибудь любопытного мсье Курица или господина Отвал-башки на след Москвы.