— А что случилось с Ларой? — спрашиваю я.
— Неизвестно. Наверное, она оказалась в зоне поражения во время взрыва. Выжили только те, кто ушёл в тыл перед битвой. Они и поведали миру эту трагическую историю любви.
Я понимаю, что история Лары отчасти выдумана. Союзники при помощи пропаганды поднимали боевой дух в войсках.
Дальше Жан рассказывает о предпосылках к войне, о первых наступательных операциях Генезии, о концлагерях и «Пешеходах», об огромных потоках беженцев. Я почти не слушаю — настроения нет никакого.
— Ты голодна? — спрашивает Жан.
— Не особо. Дома перекушу.
— В принципе, основное я изложил.
— Да? — Я растерянно моргаю глазами. — Спасибо, что помог разобраться.
Я по-дружески обнимаю Жана. Он пробует прижаться ко мне, но моё тело этому противится.
— Побежала я, благодарю за чай.
— Может в следующий раз посмотрим фильм?
— Хорошо.
Перед тем, как закрыть дверь, Жан смотрит пристально мне в глаза, хочет что-то сказать, но не решается.
В вагоне метро битком. Большинство пассажиров закупились продуктами — впереди центральный выходной недели. Новые технологии повысили производительность труда, и люди стали работать ещё на один день меньше. Некоторые страны предпочли отдыхать три дня подряд, а у нас решили разделить выходные, чтобы люди не загуливали.
Дома мама и сёстры. Побегав рядом со мной, малышка Голди пальчиком указывает на мои ноги:
— Вон там у неё светится!
Ничего не утаишь. Вздохнув, демонстрирую сёстрам свои банты.
— Хочу такие же! — говорят в один голос Лианн и Голди, трогая мою татуировку. — Мама, идём туда же и сделаем мне такие же!
Сёстрам ещё рано делать татуировки. Мама изобретает способ, как утешить Лианн и Голди. Она подвязывает им на ножки ленты. Забавная получается картина.
Помню, как два года назад Дианн проколола себе пупок. На следующий день я потащила маму в больницу и проколола свой.
Уйдя в комнату, учусь настраивать банты. Завтра моя татуировка будет чёрной-пречёрной.
Глава 4
Будильник эффона срабатывает рано, как в учебный день. Потянувшись, встаю с кровати, выглядываю в окно. Свинцовые тучи затянули небо, Соваж мрачен. В прошлый раз, когда ездили на могилу к старшей, погода была тоже ненастная.
Я отчётливо помню лицо Дианн, лежащей в гробу. Прекрасное лицо, какое бывает у девушки в 22 года. Накладывать грим не пришлось. Лицо сестры не успело сделаться синим и мертвенным, будто магией оно сохранилось таким, каким было, когда у неё билось сердце.
Приняв душ, иду на кухню, откуда доносятся голоса. Все завтракают. В воздухе витает вкусный аромат свежей выпечки.
— Мика, поторапливайся! — просит мама, беря Голди за ручку.
Лианн встаёт из-за стола, и троица уходит одеваться. Я остаюсь наедине с папой. Он допивает какао.
Налив себе чай, беру с тарелки круассан с малиновым джемом.
— Показывай, что там у тебя, — говорит папа. Вчера он задержался на работе и не видел, что я с собой сотворила.
Я дико смущаюсь. Как бы выкрутиться?
— Давай, давай, — не отстаёт папа.
— Ну, хорошо. — Я поворачиваюсь к нему спиной, демонстрируя татуировку. Знала, что так будет, и надела короткие домашние шортики.
Изучив банты, папа поднимает большой палец вверх, затем опускает вниз, потом опять поднимает вверх. Он смеётся надо мной одними глазами. Я строю ему рожицу, съедаю круассан и иду одеваться. Вскоре семья собираемся в прихожей, и мы дружно выступаем.
На парковке садимся в серебристый внедорожник, который полгода продаётся на всех известных сайтах, куда можно подавать бесплатные объявления. Я говорила папе не загибать цену. «Нормальная цена, продадим», — спорил он со мной. С другой стороны, хорошо, что папа не послушал моих советов — так у нас в семье до сих пор есть приличный автомобиль.